Тони усмехается, а тонкое тело двигается, оживая.
Усталая, сломленная отчаянием, Барбара заставила себя неподвижно смотреть на фотографию, возвращаясь к самым печальным, запретным воспоминаниям: вот Тони лежит, желтый, исхудавший, на узкой больничной койке. Таким он навсегда остался в ее памяти – во все стороны торчат иглы и резиновые трубки, пальцы судорожно теребят одеяло. Голова кажется невероятно большой и уже не держится на исхудавшей шее. Тяжелые веки опустились, скрывают глаза. Потрескавшиеся губы кровоточат.
– Кома! – говорят врачи. – Теперь уже скоро.
Но нет, нет. Еще не сейчас. Пусть сперва он откроет глаза, улыбнется своей летучей улыбкой и шепнет:
– Когда ты рядом, я не боюсь, Барби. Ты не бросишь меня, правда?
Она и впрямь слышала голос Тони в погруженной в темноту гостиной. Она вновь переживала все с самого начала – мучительную скорбь, а затем сокрушительный гнев. Единственное чувство, связывающее ее с жизнью.
– Я тебя не покину! – поклялась она. – Я тебя никогда не забуду…
– Милочка?
Барбара вскрикнула от изумления, вернувшись к призрачному настоящему.
– Милочка, это ты?
Стук сердца оглушал ее, но она сумела ответить спокойным, приятным голосом. После стольких-то лет практики.
– Да, мама. Это я.
– В темноте, милочка? Погоди, я включу свет, вот так…
– Нет! – Голос изменил ей, пришлось откашляться. – Нет, мама. Оставь как есть.
– Но мне не нравится темнота, милочка. Она… она пугает меня.
– Почему ты встала?
– Услышала, как отворилась дверь. Подумала, может быть, это… – Теперь она стояла прямо против Барбары, чудовищное видение в запачканном розовом халате. – Иногда мне кажется, что он вернулся к нам, милочка. Но он никогда не вернется, да?
Барбара резко поднялась.
– Иди спать, мама! – Голос ее прозвучал грубовато, и она тут же постаралась смягчить интонацию: – Как папа? – Взяв мать за костлявую руку, она решительно выпроводила ее из гостиной.
– Он хорошо провел день. Мы стали думать о Швейцарии. Знаешь, там такой чистый, целебный воздух. Конечно, мы только что вернулись из Греции, вроде бы еще рановато об этом думать, но папе так понравилась эта идея. А как тебе Швейцария, милочка? Если тебе не хочется туда ехать, мы можем выбрать что-нибудь другое. Главное, чтобы ты была счастлива.
Счастлива! Счастлива!
– Швейцария вполне подходит, мам.
Она почувствовала, как мать крепче ухватилась за нее своей птичьей лапкой. Они начали подниматься по лестнице.
– Хорошо. Я так и думала, что тебе понравится. По-моему, лучше всего начать с Цюриха. На этот раз мы устроим настоящий тур, возьмем машину в аренду. Я мечтаю увидеть Альпы.
– Прекрасная мысль, мама.
– Папа тоже так думает, милочка. Он даже побывал в «Туре императрицы» и принес мне проспекты.
Барбара приостановилась.
– Он заходил к мистеру Пателго? Мамина рука слегка задрожала.
– О, не знаю, милочка. Он не упоминал мистера Пателя. Если б он зашел к нему, он бы непременно мне сказал, я уверена.
Они добрались до верхней площадки. Мама помедлила на пороге своей комнаты.
– Он прямо-таки другим человеком становится, если ему удается погулять вечерком. Прямо-таки другим человеком.
Барбара попыталась понять, что ее мать имеет в виду, и отвращение комом встало у нее в горле.
Джонас Кларенс приоткрыл дверь спальни, стараясь не шуметь. Напрасная предосторожность – она не спала. Повернув голову на подушке, Нелл слабо улыбнулась своему мужу.
– Я тебе суп сварил, – похвастался он.
– Джо… – Такой слабый, такой тихий голос. Он сразу же кинулся к ней.
– На самом деле просто разогрел консервную баночку. У меня и хлеб найдется, и масло. – Он поставил поднос на кровать и помог ей сесть. При этом движении самые глубокие порезы начали кровоточить. Джонас взял полотенце и крепко прижал его к израненной коже, словно стараясь не только остановить кровотечение, но и стереть воспоминание о том, что вторглось в их жизнь в тот вечер.
– Я не…
– Потом, дорогая, – остановил он ее. – Сперва ты должна поесть.
