непроизвольно перешел на шепот. — Это ущелье смерти. Тольно нойды могут заходить сюда — поговорить с душами предков, прочитать «знаки заборейские» на священном камне. Вот он, на левом склоне.
В бинокль действительно был виден гигантский, в форме куба камень, потрескавшиеся грани которого были покрыты какими-то знаками. Рядом стояла желто-белая, похожая на свечу колонна. Размерами она была никак не меньше александрийского столпа.
— Что? Знаки заборейские? — пришел в неописуемую ярость Зуев, витиевато выругался по матери и словно полководец простер длань к ущелью. — Да там же геомагнитная аномалия голимая, чует мое сердце! А ну вперед, копать шурфы, бороздочные пробы брать, рыть носом землю! Родине нужен уран!
— Мы туда не пойдем, — сказал Тим, переглянувшись с Ефименковым, и в подтверждение своих слов сбросил с плеч рюкзак. — Хоть убейте.
Почему-то он верил Куприянычу куда как больше чем Зуеву и тревожить духов не захотел.
— Ладно, археологи, я вам покажу характеристику, вы у меня получите отзыв о практике, — Зуев вдруг сделался спокоен, мстительно усмехнулся и кивнул бывалому геологу Власу Ильичу. — Давай, веди людей.
Геологи вытянулись цепочкой и медленно пошли вдоль ручья, струящегося по-змеиному по дну ущелья. Это был не обычный лапландский ручей, прозрачный, игристый и звонкий, мутная вода его дымилась и густо отдавала аммиаком.
— Ну все, теперь точно практику не зачтут — Юрка помрачнел, остервенело высморкался и грустно опустился на рюкзак. — Уж этот гад постарается, накатает положительный отзыв.
Как это ни смешно, но он был факультетской гордостью и первым кандидатом на красный диплом.
— Не боись, не накатает.
Куприяныч усмехнулся, многозначительно закурил, а в это время противно всем законам физики, метеорологии и зравого смысла над ущельем появилась туча и со дна его стал подыматься густейший непроглядный туман. Ярким сполохом метнулась молния, словно залп орудий разродился гром, и сразу вздрогнула земля, гулко застонала под тяжестью обвала. Заревела, взвыла, загрохотала. И все — повисла тишина, туша уплыла, туман рассеялся. А на том месте, где стояли люди, как надгробье остался камень. Размерами с трехэтажный дом…
Потом были разборки с местной властью — вопросы, объяснения, выяснения, разъяснения, затем прощание с Куприянычем, и вот наконец кульминация — Мурманский аэропорт. Душный, зачуханный и грязный.
— Да уж. Есть что растормаживать, — Тим потихонечку пришел в себя, судорожно, вздрогнув всем телом, зевнул и стал без интереса наблюдать, как Юрка мучает транзистор. — Зря стараешься. Покрасить его и выбросить. Один хрен, в самолете не послушаешь.
И тут произошло невероятное, не зря видимо считают, что Лапландия страна чудес. Приемник вдруг чихнул, захрипел и ожил, громко, на весь зал, затянул голосом Пахоменко: «Долго будет Карелия сниться…»
Потом спел про «потолок ледянок, дверь скрипучую», «про землянку нашу в три наката и сосну, сгоревшую над ней» и перешел к последним известиям: «Советская наука понесла тяжелую утрату — скончался член-корреспондент академии наук Ме… — Тим тяжело вздохнул, со стоном закрыл глаза… — шенев Степан Филатович, выдающийся авиационный конструктор, любимый ученик легендарного Туполева».
Андрон (1980)
На вожделенную «шестерку» с родным шесторочным же двигателем Андрон в этом сезоне не потянул — то да се, похороны Ивана Ильича, усиленный пансионат для Анджелы, пеленки-распашонки для Варварки. Да и ночные экзертиции в объятиях Веры производительности рыночного труда способствовали едва ли. Однако грех роптать, на жизнь, и на безбедную, хватало. Еще какую безбедную.
А осень между тем надвигалась стремительно. Прошел сентябрь с поздней розой, гладиолусами и астрами, пролетел октябрь с паленой, крашеной марганцовкой хризантемой, наступил ноябрь со светлым юбилеем Октября, заморозками и домокловым мечом скорого закрытия. И вот он ударил, как серпом по яйцам — поступил приказ: все, аллес, финита, эндшпиль. Есть — Андрон и Аркадий Павлович разобрались со столами: цветочные баррикадой и арматурой по периметру, овощные — на КАМаз и вместе с торгинвентарем на рынок, покончили с мусором, вывезли баки, повесили на будку новый, промасленный от души замок. Цыганки взирали на исход грустными глазами, вздыхали тяжело, нервно трясли гвоздикой — охохо, куда же мы теперь…
В самый разгар этой суеты, когда Андрон матерно ругался с водителем мусоровоза, а Аркадий Павлович яростно махал лопатой и вилами, на пятак пожаловали двое, в штатском, но с явными милицейскими замашками:
— Эй, кто тут старший?
Плечи широкие, морды наглые, ернические, как у фавнов, носы красные — сразу видно, оперсостав, корифеи сыска.
— Ну я за него, — отозвался Андрон, поняв, что не отстанут. — Вы сами-то чьих будете, дяденьки?
Дяденьки были еще те, из южных краев, один старший лейтенант, другой подполковник.
— Вот этого человека видели? — напористо спросили они и продемонстрировали фото торгового чекиста Хренова. — Если видели, то когда, при каких обстоятельствах?
Хренов на фото был удручающе лыс, запечатлен в фас и в профиль и выглядел как-то невесело.
— Да это же милиционер из Белореченска, — живо отреагировал Андрон и в предвкушении интриги внутренне повеселел. — Летом еще торговал яблоками, целую фуру пригнал. А что, сорт у него не тот?
— А откуда вам известно, что он из органов? — вопросом на вопрос, как в Одессе, ответил старший дядька, переглянулся с младшим и в голосе его прорезалась сталь. — Он что, официально представлялся вам? Показывал что-нибудь?
Только кукиш с маслом, жуткий маромой.
— Да нет, с ним вместе приезжал товарищ Царев из нашего ОБХССа, он и попросил поставить на торговлю товарища из Белореченска, — Андрон тяжело и преданно вздохнул, высморкался в два пальца, честно посмотрел в глаза. — А мы завсегда…
— Значит, товарищ Царев? — дядьки опять переглянулись, нахмурились и принялись жать Андрону руку. — Спасибо. О нашем разговоре ни гу-гу. Особенно товарищу Цареву.
Закурили, зыркнули профессиональным оком на цыганок и быстренько убрались.
«Катитесь колбаской по Малой Спасской, — Андрон с презрением взглянул им вслед, сплюнул брезгливо и тягуче, — шли бы вы все с вашим Хреновым на хрен».
Он не знал, что подполковник Хренов на самом деле был злостным уголовником, Колей Хрен Догонишь, и специализировался на хищениях сельхозпродукции, причем с особой дерзостью, из государственного сектора. Ту самую фуру с яблоками бандюга тормознул на скок с прихватом, шофера с эксппедитором пришил, а законное добро совхоза «Маяк» втюхал ленинградцам по спекулятивным ценам. Ничего этого Андрон, впрочем как и капитан Царев, не знал. Доблестно он добил сезон, как следует прикрыл лавочку и явился не запылился пред светлые директорские очи. Вот он я, надежа, весь твой, и душой, и телом. Готов к труду и обороне. Директор в свое время хаживал на курсы марксизма-ленинизма и знал твердо, как отче наш, что кадры решают все.
— Ладно, — сказал он по-отечески Андрону, водрузил очки и вытащил из папки лист бумаги. — Пиши прошение на мое имя. От такого-то, живущего там-то, паспорт такой-то. Прошу принять меня на должность водителя электротележки. Вот здесь, дата, подпись, ажур. Да не боись, от той тележки и колес-то не осталось, — он усмехнулся золотозубо, куда там Коле Хрен Догонишь, и избегая никотина по соображениям здоровья, отправил в рот лепешку монпасье. — Будешь со снегом бороться на крыше. А чтобы с голоду не сдохнуть, по выходным работать на площадке… Вот так, Андрей, в таком разрезе.
