– Что же это мы? – вдруг обернулся к ним президент. – А лодка-то? Нельзя же бросать ее просто так. Если ее увидят, нам отсюда не уйти! Ведь на мосту часовые. Чонакош! Оставайся у лодки, раз уж у тебя такая фамилия.[4] Если заметят, – пальцы в рот и свисти во всю мочь. Мы сразу примчимся, прыгнем в лодку, а ты оттолкнешься от берега. Чонакош побрел назад, втайне радуясь; вдруг и вправду представится случай изо всех сил свистнуть.
А Бока с белокурым малышом поползли дальше по берегу. Там, где кусты были повыше, они вставали на ноги и крались пригнувшись. Потом остановились за одним высоким кустом и, раздвинув ветки, выглянули. Прямо перед ними, на небольшой лужайке посреди островка, расположился грозный отряд краснорубашечников. У Немечека забилось сердце. Он прижался к Боке.
– Не бойся, – шепнул президент.
Посреди лужайки лежал большой камень. На нем стоял фонарь, а вокруг на корточках сидели краснорубашечники. Они и на самом деле были все в красных рубашках. Рядом с Фери сидели оба Пастора, а возле младшего Пастора – какой-то мальчишка в рубашке совсем другого цвета.
Бока почувствовал, что прижавшегося к нему Немечека охватила дрожь.
– Ты… – начал было Немечек, но больше не мог ничего сказать и только повторял:– Ты… ты… – Потом прибавил чуть слышно:– Видишь?…
– Вижу, – грустно ответил Бока.
Среди краснорубашечников сидел на корточках Гереб. Значит, Бока не ошибся, когда рассматривал остров с холма. Фонарь действительно держал тогда не кто иной, как Гереб.
С удвоенным вниманием стали они теперь наблюдать за собравшимися. Фонарь причудливо освещал смуглые лица Пасторов и красные рубашки остальных. Все молчали, один Гереб что-то тихо говорил. Очевидно, он рассказывал о чем-то живо интересовавшем собравшихся, так как все повернулись к нему и слушали с напряженным вниманием. В вечерней тишине слова Гереба долетали и до незваных гостей с улицы Пала. Вот что он говорил:
– На пустырь можно войти с двух сторон… Можно с улицы Пала; но оттуда труднее: по закону, вошедший обязан запирать калитку на задвижку. Другой вход – с улицы Марии. Ворота лесопилки всегда открыты настежь, а дальше можно пробраться между штабелями дров. Тут только одна загвоздка: на штабелях устроены форты…
– Знаю, – перебил Фери Ач своим низким голосом, при звуке которого у пришельцев мороз пробежал по коже.
– Ну да, ты ведь был там, – сказал Гереб. – Так вот, на фортах дежурят часовые, и они, только заметят кого-нибудь среди штабелей, сейчас же подают сигнал. Так что оттуда подходить не советую…
Значит, речь шла о нападении на пустырь!..
– Лучше всего заранее условиться, когда вы придете, – продолжал между тем Гереб. – Тогда я войду на пустырь последним и оставлю калитку открытой. Не буду ее запирать.
– Ладно, – сказал Фери Ач. – Так будет правильнее. Я вовсе не собираюсь занимать пустырь, когда там никого нет. Будем вести войну по всем правилам. Сумеют они защитить свой пустырь – хорошо. Не сумеют – мы займем его и водрузим там наше красное знамя. Ведь не из жадности мы это делаем…
– …а потому, что нам негде играть в мяч, – вмешался один из Пасторов. – Здесь – нельзя; на улице Эстерхази – тоже вечные споры… Нам нужно место для игры в мяч – и точка!
Итак, причина воины была совершенно та же, что и между настоящими державами. Русским нужен был выход к океану, поэтому они стали воевать с японцами.[5] Краснорубашечникам нужно было пространство для игры в мяч, и, поскольку иначе завладеть им не удавалось, они решили добиться своего войной.
– Значит, решено, – объявил предводитель краснорубашечников Фери Ач. – Ты, согласно уговору, забудешь закрыть калитку с улицы Пала.
– Ладно, – сказал Гереб.
А у бедного маленького Немечека больно сжалось сердце. Мокрый насквозь, стоял он и широко раскрытыми глазами смотрел на сидевших вокруг фонаря краснорубашечников и предателя между ними. Так сильно заныло у него сердце, что, когда прозвучало это «ладно», которое означало готовность предать пустырь, он не выдержал и заплакал. Обнял Боку за шею и, тихонько всхлипывая, повторял только:
– Господин президент… Господин президент… Господин президент…
Бока мягко отстранил его:
– Слезами горю не поможешь.
А у самого тоже комок подкатил к горлу. Уж больно нехорошее дело затевал Гереб!
Вдруг по знаку Фери Ача краснорубашечники вскочили.
– По домам, – приказал предводитель. – Оружие есть у всех?
– У всех! – в один голос откликнулись они, подымая с земли длинные деревянные копья с красными флажками на остриях.
– Отнести оружие в кусты и составить там в козлы! – скомандовал Фери Ач. – Марш!
Все направились в глубь островка, предводительствуемые Фери Ачем. Гереб тоже пошел с ними. Маленькая лужайка с камнем посредине, на котором стоял зажженный фонарь, опустела. Шаги все удалялись: краснорубашечники углубились в чащу.
Бока сделал движение.
– Сейчас, – шепнул он Немечеку и вынул из кармана красную бумажку, заблаговременно проткнутую кнопкой. Потом раздвинул кусты, обернулся и сказал:– Жди здесь. Не шевелись!
И одним прыжком выскочил на лужайку, где только что тесным кружком сидели краснорубашечники. Немечек затаил дыхание. Первым делом Бока подбежал к исполинскому дереву, которое росло на краю
