мгновение он изо всех сил ударил копытами одного из пленивших его крихтайнов, второго, третьего… и вырвался, победоносно тряхнув гривой.
- Беги, Тенкиун! Бросай меня, беги! – из последних сил закричал Сильфарин.
- Молчать! – гаркнул крихтайн Лоугар. – Думаешь тебе сойдут с рук твои злодеяния, жалкий чертенок? Мы все знаем! Ты варвар, ты дикарь. Ты – человек! Люди разорили наши поля, люди убивали наших мужчин, женщин и детей, люди – настоящие звери! Вы за все, за все нам заплатите! Слышишь, тварь? Мы весь Восток затопим вашей кровью!
Тьма мощной волной накатила на Сильфарина, и он потерял сознание.
Было уже слишком поздно.
Утренний свет пробиваться понемногу сквозь хмурые серые тучи и открывал взору страшную картину разоренной и сожженной деревни.
Слишком поздно. Мужчины вернулись слишком поздно…
Проклятые крихтайны… Тогда, шесть лет назад, они заявили, что отрекаются от Вардвана, и, обратившись к богине Руанне, создали новое племя. Ушли.
И Колириан отпустил. С горечью, с негодованием, затаив обиду – но все же отпустил, проглотив собственную гордость, стерпев смертельное оскорбление…
Позволил уйти.
А они… они спрятались, схоронились на юге, среди песчаных барханов, накопили силы – и ударили. И началась война – война двух мелких религий, что родились из одной, некогда единой. И рельмы впервые пролили на алтарь Вардвана кровь своих братьев.
Война эта так и не закончилась, как никогда не закончится и соперничество двух богов за право обладать Небесным Мечом. Только спустя три года после своего стремительного начала она поутихла, в конце концов вылившись лишь в мелкие стычки и набеги крихтайнов на рельмийские деревни. За последний год эти набеги почти прекратились, и Колириан уже начинал надеяться…
Так почему же опять? Почему? За что?
И вот теперь – еще одна деревня. Еще одна жертва…
… От деревянной изгороди остались лишь обугленные обломки, на почерневшей земле, испещренной многочисленными следами тяжелых сапог, валялась убитая коза. Какой-то бродячий пес с покалеченной передней лапой с опаской обнюхивал ее и тихо скулил. Дом был разрушен до основания, и над ним тонкой струйкой все еще поднимался темно-серый дым.
- Нет. Нет. Нет! – шептал Ругдур, стоя перед этим ужасным нагромождением почерневших досок и глотая слезы. – Только не это, господи…
Он хотел подойти ближе, убедиться, что ИХ тел нет под этой страшной кучей. Возможно, они смогли убежать, может быть, их даже не было дома, когда напали крихтайны. Может быть…
Но как только Ругдур начал разбирать верхние доски, его взору предстала бледная, тонкая, безжизненная, покрытая сажей рука – рука его молодой жены. Ругдур отшатнулся. Острая боль наполнила все его существо, нестерпимая, необъятная, жгучая. В глазах потемнело, голова закружилась, и все вокруг перевернулось с ног на голову. Хотелось кричать на весь мир. Хотелось… Да только кто его услышит? Кто?
Разве что братья по несчастью…
Несколько кратких мгновений – и он задушил внутри себя свой крик. И в душе стало пусто.
Прошло несколько часов, прежде чем Ругдур решился продолжить раскопки, переборов самого себя и свой ужас. Подобно алчному и жадному безумцу, что ищет зарытый клад, он лихорадочно откидывал прочь доски, бревна, обуглившиеся остатки мебели, все, что попадалось под руку – и вытирал мокрые щеки черными ладонями, и повторял, будто заклинание:
- Нет. Нет. Нет…
… Девятилетняя девочка лежала в объятиях своей матери. Как будто спала.
Голыми руками Ругдур вырыл две могилы – для жены и для маленькой дочери. Слезы, неумолимые, предательские слезы застилали глаза, стекая по лицу и отчего-то обжигая кожу. До крови прикусив губу, он рыл землю. Просто рыл, с отчаянием, с остервенением, раскачиваясь, как маленький ребенок, обиженный подростком.
Вперед-назад…
Мимо него тем временем проходили другие жители деревни, которые так же, как он, потеряли этой ночью близких. Они говорили Ругдуру непонятные слова утешения, не несущие смысла – он не слушал. Когда покончил с работой, упал на землю… и завыл.
Белый пепел, гонимый ветром, покрыл темные волосы лежащего у двух могилок мужчины, и казалось, что тот поседел и постарел разом на десять лет.
- Нет, - шептали обкусанные губы рельма. – Нет…
Это был конец.
Понемногу дело шло к полудню, и солнце все сильнее припекало непокрытую голову. Отрешившись от всего мира и с головой погрузившись в свое бездонное горе, Ругдур не видел и не слышал ровным счетом ничего, и потому резко вздрогнул, когда его плеча коснулась чья-то холодная ладонь. В следующую секунду тоненький голосок над его ухом произнес:
- Вставай, воин. Живи. Живи, слышишь?
Подняв голову и обернувшись, Ругдур увидел перед собой сатира, примерно своего ровесника. Удивление от того, что этот Низший так по-свойски заговорил с рельмом, будто был его старым другом, оказалось настолько сильным, что несчастный даже перестал плакать и изумленно воззрился на незваного утешителя.
- Ты кто такой? – спросил он, поднимаясь, отчего его голова в мгновение ока оказалась почти на полметра выше рогатой головы сатира.
- Улдис, - просто ответил тот. – Так меня зовут. Я был на ярмарке.
- А, ясно, - мрачно и без особого энтузиазма сказал Ругдур, а на языке у него все вертелось: «Ну, и иди дальше свой дорогой, Низший!»
- Крихтайны, - начал сатир. – Они… они всех убили – забрали только одного мальчишку. Я покинул крепость раньше многих из вас и видел, как его тащили двое воинов из отряда Лоугара – дружинника князя Файлиса. Мне довелось иметь с ним дело – это тип без сердца.
- Ты о чем говоришь? – отрешенным голосом пробормотал Ругдур. – Какого еще мальчишку они забрали?
- А ты разве не видел его? Мальчик лет десяти с небольшим, тот самый, что вороного коня укротил после того, как тот со своей спины самого Файлиса сбросил. Видать, вассал Хакриса отомстить за позор решил… Странный такой мальчуган, наверное, пришелец с побережья. Одет был, как вумиан, да только…
- Да только на нас, на рельмов, больше похож, да?
Сатир на мгновение растерялся: видимо, его сбила стальная уверенность, что прозвенела в голосе Ругдура.
- Я тебе, Улдис, больше скажу: этот мальчик – человек. И родинки у него на подбородке нет.
- НЕТ РОДИНКИ?! – сатир побледнел и ничего больше не смог из себя выдавить, открывая рот – и снова закрывая. Лишь когда шок отошел, добавил: - А что значит «человек»?
«Ах, ты ж у нас Низший, да еще из западных лесов. Где ж тебе знать про людей?» - подумалось Ругдуру. Вслух он сказал:
- Долго объяснять. Куда потащили мальчика?
- Не знаю, но думаю, что в Заршег. Кажется, воины Лоугара были… так разгневаны, будто схватили в плен не ребенка, а самого заклятого врага. Даже издалека мне было слышно, как они кричали: «Смерть варвару!» Боюсь, паренек не долго продержится…
«Бедный мальчуган…»
А ему ведь казалось, что Ругдур… Как он там сказал? Что они еще встретятся? А вон как жизнь-то повернулась…
И тут в памяти ясно всплыл образ странного ребенка, кутающегося в вумианский плащ, и его
