– Но ведь он твой друг… – недоумевающе воскликнули девушки.
– Вот именно поэтому я его и не хочу видеть. Потому что я слишком хорошо его знаю…
– Ему сейчас тяжело, – сказали жалостливые русские женщины. – Ему будет приятно, что ты о нем не забыл…
– Ему было тяжело очень часто. И я всегда появлялся рядом с ним по первому его требованию. Он звонил мне в три часа ночи и просил приехать… потому что он, если я не приеду, убьет свою любовницу в номере отеля «Эссекс Хауз», здесь, в Нью-Йорке… или он покончит с собой в ресторане «Этуаль де Моску» в Париже, или…
– Пошли, Лимонов… – взмолились они опять. – Какой бы он ни был, но он же твой друг. Друзей не бросают в беде!
И я пошел с ними, хотя столько уже раз в моей жизни я позже очень жалел, что покорялся чужой воле и не слушался всегда сильного и трезвого во мне инстинкта самосохранения, который говорил мне: «Не иди!»
По дороге обнаружилось, что Леля совершенно пьяна, а Тьерри еле двигает ногами.
– Дай парню ключи, пусть он идет спать! – приказал я Леле. – Гуд бай, Тьерри! – сказал я ему.
– Спасибо, Эдвард, – улыбнулся он. – Очень жаль, что я не могу пойти с вами, но я слишком устал за прошедшую неделю. Я нуждаюсь в хорошем сне. И мои ноги…
На все еще шумном во втором часу ночи Бродвее, около пересечения его с 8-й улицей, пьяная Леля, вытягиваясь вверх к высокому Тьерри, опять стала требовать, чтобы он тщательно вымылся, перед тем как лечь в ее постель.
– Хватит пиздеть про свою неприкосновенную постель, – прервал ее я. – Лучше объясни ему, какой ключ открывает какой замок, и пусть идет. Он спит на ходу от усталости. Не будь буржуазной занудой…
Мы пошли. Я и Элиз впереди, в руке у Элиз пластиковый мешок с галлоновой бутылью номер два, в которой еще было приблизительно на четверть белого вина. Пройдя блок и вдруг обнаружив, что Лели рядом с нами нет, мы оглянулись и увидели ее присевшей прямо на Бродвее на корточки. Штаны были сдвинуты у нее на колени, голый зад лоснился в луче бродвейского фонаря. Она писала.
– Еб ее бога мать! – выругался я. – Совсем с ума сошла!
– Она всегда так делает, когда напьется, – равнодушно констатировала Элиз. – Она тогда писает часто и где придется. У нее тогда недержание мочи.
Мы пошли дальше, я, стараясь не думать о Леле. Сзади раздавались ее крики, требующие, чтобы мы ее дождались:
– Бляди! Подождите же! Суки!
– Ты что, не можешь потерпеть? – сказал я Леле зло, когда она догнала нас. – Или, по крайней мере, отойти за угол?!
– Не будь ханжой, Лимонов! – пьяно крикнула Леля.
– Если тебя кто-нибудь попытается выебать в следующий раз, когда ты вот так присядешь со своей жопой, я за тебя заступаться не буду! – объявил я ей очень зло.
Мало того, что они меня тащили туда, куда я не хотел идти, так я еще должен был любоваться на их физиологические отправления.
Остаток дороги до дома Алекса в Сохо мы прошагали в молчании, изредка прерываемом несложными вопросами Элиз, обращенными ко мне, и руганью спотыкающейся время от времени на хуевых мостовых Сохо Лели…
Из хромированного, с зеркалом в потолке, необычайно роскошного для Сохо элевейтора мы вышли прямо на Алекса Американского.
– Здорово, Лимон, еб твою мать! – Кривая улыбочка была на губах моего друга.
Он с силой сжал мою ладонь и, притянув меня к себе, обнял. «Еб твою мать» – прозвучало как ласка. Алекс обнял и скользко поцеловал меня. От него пахнуло потом и духами «Экипаж».
Он очень изменился. Коротенькая шерстка прикрывала его крутую крепкую голову. Раньше волосы были парижские, эстетские, длинные. Из-под белой тишотки без рукавов белыми круглыми мешками выпирали плечи. Он набрал веса и сил. Неизменные кавалерийского типа сапоги и черные узкие демиджинсы дополняли его костюм.
– Здоровый стал, как зверь. Накачался! – объявил я, оглядев Алекса.
Он не только накачался, но и шрамов у Алекса прибавилось. В дополнение к старым шрамам на руках и не так давно появившемуся шраму, пересекающему лицо (такой шрам мог иметь его папа-кавалерист при взятии Берлина или другого враждебного города – сабельный), даже плечи Алекса теперь были украшены шрамами. Злые языки утверждали, что Алекс режется сам, при помощи бритвы. Мне всегда было ясно, что Алекс – личность странная, но именно это меня в нем и привлекало.
– Гири тягаем… – объяснил за Алекса причину его тугих мешочных плечей стоящий за Алексом казак.
Кроме адъютанта-казака вместе с Алексом в мастерской проживал и адъютант-грузин.
– Ну что, пизда? – Алекс взял пьяную Лелю за шею и притянул к себе. – Опять напилась?
Притянуть Лелю к себе легко, потому что маленького роста блондинка ничего не весит. Они поцеловались. Другой рукой Алекс схватил Элиз и притянул ее к себе с другой стороны, так что вино в бутыли резко булькнуло.
По лакированному паркету мимо широкой винтовой лестницы, ведущей на второй этаж, мы прошли к столу, вокруг которого эта банда, очевидно, помещалась до нашего прихода. Казак, обтерев предварительно полотенцем, поставил перед нами разнообразные сосуды. У них было пиво. Я сказал, что буду пить пиво, потому передо мной поставили немецкую пивную кружку красивого цветного стекла.
