гробу у него помимо «шконок» и «дубков» вонючая деревянная ваза туалета – «дальняк» и раковина.
В тюрьме всё служит насилию. В такой тюрьме как Лефортовский следственный изолятор насилие концентрированное и холодное, отстранённое, на «Вы». Прежде всего удивляет и холодит душу то, что обслуживают тюрьму военные. Вчера, когда меня привезли из Лефортовского суда, и автозэк стоял у подъезда тюрьмы, молодые зэка, выглядывая вбок от решётки с опасением выдохнули. «О, пиздец, тут у вас солдаты!» Они привыкли к расхлябанной милицейской серости Бутырки и Матроски, а здесь из дверей вполне буржуазного особнячка (ступени под фальшивый мрамор, совсем как в офисе, в фирме) вышли прапорщики и капитан с погонами. Сочетание ступеней под мрамор, – нестрашного интерьера – с хаки и погонами, напоминает о здании механико-технологической военной школы, где любили пытать и расстреливать своих левых политических противников – пленных молодые офицеры генерала Пиночета. Обычный зэк привык к матерящимся, откровенным, забубённым, чубы из-под фуражек, чешущимся, потным, полупьяным, мятым обычным ментам. В Лефортово с нами имеют дело сдержанные солдаты. Они, разумеется, не расхаживают парадным строем, иногда можно услышать со двора и из коридора и бранные слова, обращённые солдатами друг к другу, но в целом – это иная Вселенная безмолвного холода Государства. Здесь Его Величество Государство мучает своих заключённых. Холодно, без удовольствия на губах, без криков и издержек. Осуществляются основные условия государственного насилия: лишение свободы и изоляция от внешнего мира. Внешний мир сведён к одному, максимум двум человеческим существам, – сокамерникам, находящимся в таких же удручающих обстоятельствах, что и ты. Изоляция от внешнего мира дополняется и усугубляется полным отсутствием общения, даже если только визуального, с другими заключёнными вне хаты – гроба. И запретом на общение с заключёнными обслуживающему персоналу. Солдаты в основном строго следуют этому запрету. Даже самые смелые рискуют перекинуться парой слов с зэка разве что в бане или лифте, но обязательно наедине. Подобный же запрет существует и в других тюрьмах, но в других милицейская орда его полностью игнорирует, так как связана экономически и психологически с миром заключённых. Самое большее, на что может рискнуть конвоир-солдат, это бытовые реплики, типа беседы, которую я имел сегодня с сопровождавшим меня с прогулки крупным прапорщиком.
Я: «Чего вздыхаете?»
Он: «Да надоело всё…»
Я: «Смените жену, любовницу…»
Он: «Э, лучше я сменю работу…»
Всё. Потому что внизу, у лифта меня будет конвоировать уже другой Zoldaten. Он меня ждёт. Разговор обрывается. Солдаты доносят друг на друга начальству. Нередки случаи увольнения за неуставные отношения с заключёнными. Неуставными отношениями могут быть квалифицированны такие случаи: взял сигарету у заключённого, беседовал с зэком, открыв кормушку дольше чем следует, при этом смеялся… и подобные же проступки.
В Бастилии Лефортово правит бал штучное, ручное индивидуальное насилие, в то время как в таких массовых тюрьмах как Бутырка или Матросская тишина насилие имеет более патриархально- консервативный, расхлябанный характер. В самой большой тюрьме Москвы, в Матроске сидят до десяти тысяч заключённых. Для сравнения вся 201-я мотострелковая дивизия, контролирующая всю Центральную Азию насчитывает семь тысяч бойцов.
В Матроске две категории хат. Это «общак» – большие хаты общего режима, и «спецы» – маленькие хаты специального режима. На «спецу» обычно содержатся обвиняемые в тяжких преступлениях, особо опасные, склонные к побегу заключённые. Контингент заключённых «спеца» возможно разделить приблизительно на три категории: 1) Именно особо тяжкие и особо буйные, с букетами тяжких статей, короче, такие как я, 2) Коммерсанты, вселившиеся в «спец» за лавэ, поскольку не хотят сидеть в суете и промискуитете общих камер 3) Стукачи (суки, крысы) «Лёхи», подсаженные к особо тяжким и буйным. Такой может был на зоне стукачом, а здесь ему придумали новое погоняло. Спецхаты обычно находятся под сигнализацией, даже могут быть оснащены видеокамерой. Шконок в спецах от двух до десятка, в основном шестиместки. Если в хате десять шконок, то могут сидеть и 4 человека, а могут и 12 или 14.
В «общаках» парятся на общем режиме обвиняемые по лёгким статьям и первоходы. На общаке от 16 до 32 шконарей. А содержаться в них может от 32 до 100 человек. Амнистию недавно сделали, разгрузили общаки, но тотчас опять загрузили.
Строгого деления на «спецы» и «общак», вопреки желаниям администрации, всё равно не существует. Сама же администрация, следуя правилу изоляции подельников друг от друга, кидает одного на общак, другого на спец, чтоб подальше друг от друга. В общей хате, когда туда заходишь, прежде всего замечаешь, что как в аэропорту Шереметьево у двери толпится куча людей. Пробившись сквозь них, видишь длинный стол-дубок (или он составлен из нескольких) и вдоль него – лавки. По обе стороны, у стен, поставленные головами к стене стоят шконки. Внизу это разобщённые отдельные шконки. Как правило от камеры их отделяют висящие простыни. Поверх разобщенных шконок первого яруса идёт сплошной настил – второй ярус, так называемая «пальма». На ней сплошным слоем лежат матрацы. На матрацах спят всплошную мужики. Шконки первого этажа, в особенности те, что ближе к окну, (к «решке») занимают те, кто стоит в тюрьме на вершине внутритюремной иерархии, те, кто придерживается «воровского хода» – воры. И престижные персонажи «хаты» – например «дорожники» – те, кто содержит и работает на ней, – «дорогу» – сложную сеть верёвочных коммуникаций вне камеры вдоль окон, соединяющую «хату» с другими «хатами».
Вдали за дубком, может стоять у стены железный ящик или тумбочка, а на ней телевизор. По сторонам телевизора два (чаще одно) окна. С «решкой», «ресничками». Обычно окно без стекол, потому «дорожники» зимой работают в пальто и шапках, а у двери могут стоять люди в трусах. Шконка смотрящего обычно помещается слева, крайняя к окну. Шконки первого яруса, как уже было сказано, обыкновенно завешаны простынями.
У самой двери в камеру (в камерах «общака» дверь выходит в хату острым углом и называется «ледокол», через такую дверь «вертуху» – надзирателю удобнее наблюдать за жизнью хаты) обычно слева помещается санузел – «дальняк» и раковина с краном. Там же стоит корзинка для мусора, по-тюремному «Алёнка». Там же, между перегородкой, называемой «слоник» (отделяет дальняк на высоте по пояс от камеры) и первыми к ней шконарями есть пространство, называемое «окоп». В окопе живут не очень уважаемые граждане камеры: бомжи, опущенные, если таковые есть.
Справа от двери, у стены камеры сложены баулы и сумки, принадлежащие заключённым. Баулы громоздятся до самого потолка, а в остающемся пространстве положены матрацы. На них живут и спят «шныри» – вспомогательные рабочие хаты. Это место называется «дача».
Как видим, в тюремном обществе существует ярко выраженная сословно-кастовая иерархия. Это общество в обществе. В нём приверженцы воровского хода – воры в законе, авторитеты и смотрящие равноценны – брахманам (жрецы) и кшантриям (воинам), честные мужики-работяги – это вайшьи, а шныри – шудры, тогда как опущенные есть неприкасаемые парии тюремного общества. Это в идеале должно было быть так. Однако вместе с наркотиками в тюрьмы давно проникли и деньги и дух революционности. По воровским законам хатой должен бы руководить смотрящий. Но во множестве случаев хатой руководит
