Вот оно, и вправду началось… К своему удивлению, она поняла, хотя и убеждала себя не верить в таинственную силу камня: Бухарой все не кончится. Но что сейчас камень затевает с ней?.. Снова перенесет ее в другое время? Если да, какой маршрут уготован ей на сей раз?
Да, опять предстоит необычайное путешествие. И она прикусила губы, чтобы не рассмеяться: уж слишком обыденна ее жизнь. А может, все-таки нужен психиатр?..
Комната кружится все быстрее… И вот уже все предметы, потеряв очертания, слились в один клубок. Вдруг в центре завихрения образовалась зияющая черная дыра…
Все-таки это случилось! Покорившись судьбе, Беатриче сомкнула веки. В этот момент она знала, что не сошла с ума, все происходит наяву. Куда бы ни привел ее камень Фатимы, он не причинит ей вреда.
Беатриче чувствовала: мощная невидимая сила поднимает ее с постели, заставляет кружиться вокруг собственной оси… Ее замутило, и, не успев осмыслить происходящее и даже испугаться, она потеряла сознание.
III
Маффео Поло сидел верхом на лошади и рассеянно всматривался вдаль. В этот день охота по необъяснимым причинам не доставила ему никакого удовольствия. Поскольку ничего другого не приходило в голову, он объяснил это присутствием своего брата Никколо – тот вместе с Джинкимом сопровождал его сегодня. Это бывало нечасто: у брата слишком много важных дел, и на такую «праздную вещь», как он всегда называл охоту, не оставалось времени.
Но при чем тут Никколо, если орлица, сидящая на плече Маффео, сегодня такая тяжелая, словно вылита из свинца? А может, дело в том, что день выдался особенно холодный. Близится зима, высокая степная трава, подернутая серебристым инеем, хрустит под копытами лошадей. Над безлесной степью веет ледяной ветер – несмотря на ослепительно синее небо, у него привкус снега – и тысячами острых иголочек впивается в кожу.
В глубине души Маффео понимал, что Никколо тут ни при чем. Не Никколо причина его тоски и неудовлетворенности и не холод. Просто он боится смотреть правде в глаза – любой правде.
– Чего ты ждешь, Маффео? – крикнул Джинким, отвлекая его от мрачных мыслей, и рассмеялся.
Улыбка расплылась во все лицо монгола. Казалось, он не замечал дурного настроения товарища по охоте.
– Если ты сейчас не прогонишь свои мысли, твоей орлице не достанется добычи.
Маффео поднял голову, прикрывая рукой глаза, чтобы не слепило солнце. Но птицы, которую недавно Джинким выпустил в небо, он не увидел. Неужто она набрала такую высоту? А может быть, дело в зрении – он стал плохо видеть?
Маффео вздохнул. Как хорошо было бы сейчас неспешно скакать по холмам, дышать зимним воздухом, напоенным запахами высоких трав, а не мчаться в головокружительном темпе за беркугом и его добычей! Но признаться в этом Джинкиму он не мог – тот бы его не понял. Как ему понять! Монгол в полном расцвете сил, жизнь бьет в нем ключом. Он любит охоту с беркутом и стремительный бег лошади по бескрайним монгольским степям. Пока что ему неведома разрушительная сила старости; он не стремится к покою и теплу согревающего огня. Маффео поежился: тоска его обрела наконец свое презренное и роковое имя – старость.
– Джинким прав, – высказался Никколо.
У брата голова занята только ценами на зерно и поиском выгодных торговых путей, и все же охота, кажется, доставляет ему большее удовольствие, чем Маффео.
– Джинким уведет у тебя всю добычу.
Орлица будто поддакивала словам Никколо. Рвала кожаный шнурок, на котором ее держал Маффео, стремилась взлететь вслед за своей сестрой – клекот ее слышен из-под колпачка, что накрывает ей голову. Постепенно рука Маффео под тяжестью огромной птицы онемела.
Болело плечо, все явственнее он чувствовал ее когти, – несмотря на толстые рукавицы из двухслойной кожи, прошитые двойным швом, они глубоко впиваются ему в руку. Когти и клюв беркутов обладают такой мощной силой, что могут в клочья разорвать лису или волка. Охотник должен всегда быть начеку, чтобы птица не поранила и его самого.
«Пальцы одеревенели, – думал Маффео, осторожно снимая колпачок с головы птицы; голова его вплотную приблизилась к клюву беркута. – Старик я стал, надо мне сидеть дома и греть ноги у огня, а не ходить на охоту».
На эту охоту его пригласил Джинким – его и Никколо. Только он и его брат – больше никто не сопровождал Джинкима на охоте. А кто он такой, Маффео Поло, чтобы отвергать этот знак дружбы со стороны брата и наследника престола великого Хубилай-хана?
Он отпустил повод – и орлица взлетела. Издав пронзительный клекот, снова ущипнула Маффео за руку, как бы стараясь отомстить ему – так долго держал ее на привязи. Потом расправила крылья, задев Маффео по щеке и чуть не сорвав с головы подбитую мехом шапку. Большая птица величественно взмыла в небо – устремилась туда, где и должна быть птица. Там, высоко-высоко, обе птицы встретились и превратились в две маленькие черные точки посреди бескрайней небесной сини. Они кружились друг вокруг друга, резко пикировали вниз, потом опять взмывали ввысь. Это их танец.
«Танец свободы», – думал Маффео. С завистью он смотрел на вольных птиц, втайне надеясь, что на этот раз они воспользуются свободой и больше никогда не вернутся назад. Он провожал их взглядом, мыслями летел вместе с ними над монгольской степью, пересекая горы и моря, пока не оказался далеко- далеко… В том городе, где люди передвигаются на лодках; там каналов больше, чем улиц и переулков, в его любимом городе…
Вот уже шесть лет он вместе с братом Никколо и его сыном Марко живет при дворе великого и всемогущего Хубилай-хана, равного которому по роскоши и богатству нет никого на свете. Даже дворец Папы Римского не идет в сравнение с ним. Им хорошо здесь. Они советники великого Хубилай-хана, а стало быть, люди в высшей степени почитаемые. Сам владыка относится к ним со всем радушием. У них отдельные покои, по величине не уступающие дворцам дожей в Венеции. У Маффео слуги готовят еду на его вкус и предоставлены только ему. Ни в чем он не знает отказа. Даже самые невероятные его желания выполняются как по мановению волшебной палочки. Это жизнь в раю. Но даже в Эдеме водятся змеи. И Маффео устал от придворной жизни с ее интригами, льстецами и подхалимами. Все чаще он мечтал о возвращении на родину. Отдал бы жизнь за то, чтобы снова оказаться там. Венеция… При этом слове у него от тоски ныло сердце, а глаза наполнялись слезами. Наверное, это еще один признак надвигающейся старости, желание старого человека закончить свою жизнь там, где она началась.
– Ты только посмотри! – закричал Джинким, снова отвлекая Маффео от невеселых мыслей. – Беркуты поймали добычу!
Напрягши зрение, Маффео тоже заметил двух беркутов: кружат и кружат над одним участком… вот опустились на землю. Джинким издал высокий, гортанный охотничий рык, свойственный монгольским воинам, и пришпорил коня. Надо мчаться во весь опор, чтобы доскакать до беркутов, прежде чем они разорвут добычу своими мощными когтями и клювами и сделают шкуру убитого зверя непригодной.
Никколо и Маффео неслись вслед за монголом что было сил. Для Маффео эта скачка, хоть и на короткое расстояние, – настоящая пытка. Каждый шаг, любая неровность или впадина, какой-нибудь камень тяжелым молотом отдавались у него в костях.
Ему приходилось напрягаться, чтобы удержать поводья. Куда девалась былая легкость, с какой он совсем недавно сидел верхом на лошади? Украдкой он взглянул на Никколо: если тот и ощущает признаки приближающейся старости, то вида не подает.
Когда они вернутся в Шангду, надо будет обратиться к одному из врачей-китайцев. Может быть, помогут своими травами и иголками… Но больших надежд он, в сущности, не питал. Мудрец из мудрецов едва ли в состоянии вернуть ему молодость.
Еще не догнав Джинкима, Маффео уже понял – случилось что-то страшное. Он определил это по
