сказано, частным лицам, при социализме собственность и капитал принадлежат трудящимся — наемным рабочим, иными словами пролетариату. Просто, да?
Продолжая это вполне элементарное расследование, выясняем, что до возникновения марксового радикального социализма капитализм не называл себя «капитализмом». Он вообще себя никак не называл, поскольку он не был ещё отдельной социально-экономической системой. Первые «капиталисты» появились в Англии, Голландии, в Северной Италии — в Милане, но капиталистами они себя не сознавали и не называли. Называли businessman, merchant, торговцами, бизнесменами, фабрикантами, заводчиками. Действовали они в государствах с монархическим государственным строем. Короли могли взять в долг у своих богачей, например, на ведение войны, огромные суммы денег, и не отдать никогда. (Я намеренно упрощаю изложение, дабы упростить понимание.) Взаимозависимость и смычка капиталов (мира бизнесменов) и власти произошла ранее всего в протестантских государствах: в Англии и в Соединённых Штатах. Эмигрант и изгнанник Карл Маркс, немецкий доктор еврейского происхождения, прожил большую часть своей жизни в Англии, в Лондоне, так сказать в эпицентре капитализма, где и скончался и благополучно похоронен на лондонском кладбище. Могилу его все 70 лет советской власти благоговейно посещали советские последователи пророка Маркса.
Теперь разберёмся, а что собственно произошло? А был ли капитализм? Во второй половине XVIII века, когда англичане полностью захватили Индию, они захватили огромные богатства: драгоценные камни, золото, стали обладателями плантаций хлопка. Именно этот грабеж Индии сделал возможным (в дополнение к навыкам протестантской пуританской этики: труд и бережливость) необычный всплеск деловой активности в Великобритании. Богатства + сырье. Награбленные материальные ценности и награбленное сырье сделали возможной Промышленную Революцию. Вспомним, что первыми «капиталистическими» предприятиями были в Англии ткацкие фабрики. Что ломали «луддиты», что они разрушали? Правильно, машины, а именно ткацкие станки. Потому что станки лишали ремесленников-ткачей заработка. Все эти сведения сообщал некогда советский учебник по истории. Сообщал словоохотливо, так как речь шла о самом дорогом и сокровенном: о капитализме. Без которого марксизму делать нечего.
Маркс был сверхсовременен, суперсовременен. Даже тороплив. Он описал в «Капитале» феномен, которого даже в Англии еще не было. Существовали лишь его элементы. «Мавр», как его называли близкие за оливковую кожу, был по складу своему черным романтиком. Опубликованный в 1848 году «Коммунистический манифест» разве не романтическое произведение? «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма…» О призраках именно и повествует романтическая литература, готический роман так весь полон призраков. У меня и в мыслях нет вышучивать серьезного кабинетного ученого, каким Маркс был всю жизнь. Что я хочу сказать, что Карл Маркс поторопился с открытием капитализма. По-настоящему капитализм как достойное внимания социально-экономическое явление появился после смерти Маркса. А по сути дела ещё позже — после удачи Русской Революции, проведенной под флагом марксизма. Именно тогда весь мир осознал: существует капитализм. Без убедительной удачи Русской Революции вся деятельность Маркса, все его конвенции, интернационалы (мы знаем, как это делается, приезжают 30-40 приятелей из различных стран мира) — остались бы мышиной вознёй. Мало ли всевозможных обществ, организаций, партий учреждалось в XIX веке?! Историки стыдливо порой цедят сквозь зубы, что Россия не была развитой капиталистической страной, что её пролетариат был малочисленен к моменту революции. Но, мол, извините, Первая Пролетарская все же произошла, вопреки правилам, попирая все правила! Да еще произошла в стране, которую Маркс откровенно не любил, не жаловал. Возможно из-за того, что в лондонских эмигрантских кругах часто сталкивался с энергичным и колоритным русским барином, анархистом Бакуниным. Может быть из столкновений с Бакуниным, из перепалок с ним и родилось у Маркса язвительное мнение о русских: «Смесь психологии славянского раба и монгольского всемирного завоевателя». Сейчас многих смущает то обстоятельство, что первая социалистическая революция произошла в не совсем капиталистической стране. Появляются объяснения, что по сути дела, мол, Русская Революция 1917 года была революцией буржуазной, однако если её первая стадия — февральская была классической буржуазной революцией, то в октябре власть увела радикальная секта подобная французским якобинцам. Мы с вами уже знаем, что все революции совершаются маргиналами. Потому вопрос, кто её делал, отпадает. Под каким флагом её совершили — нам также известно. Нам важно, что Россия не была капиталистической страной в 1917 году. Власть принадлежала царю, общественный строй назывался «самодержавие», а русские заводчики и купцы хоть и были богатыми, властью не обладали. Большинство населения были бедные крестьяне, точка. Возникает вопрос: а какие страны были капиталистическими, то есть где правил бал капитал, или банковский или промышленный? Возникает и ответ: таких стран во времена Маркса не было на земном шаре. И во времена Ленина не было. Сталелитейный концерн Круппа был важен во времена Вильгельма I и Вильгельма II в Германии, но Крупп не управлял Германией. И Англия, в которой произошла промышленная революция, в XVIII веке, когда была ограблена Индия, и в XIX, когда вовсю дымили трубы заводов и фабрик, была парламентской монархией. В ней не правили капиталисты. То есть Маркс забежал вперед. А существование капитализма как общественного строя доказал Ленин. Ибо его марксистский социализм победил же кого-то. «Мы свалили самодержавие и капитализм», — сказали большевики. Самодержавие свалили, а капитализма не было.
В 1997, если не ошибаюсь, году, в пресс-центре Третьяковской галереи состоялась встреча с Джорджем Соросом. Встреча общественности столицы и «Института Открытого Общества», возглавляемого этим эксцентричным американским филантропом. Мы туда пришли с Дугиным, и оба выступили, заранее записавшись. Наше присутствие и выступления заранее оговаривались с русскими помощниками Сороса, и сам Сорос был поставлен в известность: вот придут два опасных революционера. Он мог сказать: «Упаси Господи, не надо!» Но он сказал — пусть придут.
О, как он оживился оба раза, когда мы выступали. Он мгновенно проснулся от некоего безразличного сна, подтягивался в кресле, садился прямо, поправлял очки, четко сажая их на нос. Он улыбался, выставлял ухо. Из сорока восьми выступавших ему были интересны только оппоненты — мы двое. Потому что все остальные выступавшие были облагодетельствованы им, были либо служащие «Фонда Сороса» в России, либо интеллигенты, получившие от него помощь. Рядом с ним сидел Петр Авен, бывший министр, глава финансовой группы «Альфа». Когда я выступал, я ясно видел — на моих глазах ожил покойник! «Открытое общество» Сороса требовало, чтоб такие как я — вымерли. Но без врага скушно и тошно, и не чувствуешь себя — Сорос был счастлив, что я жив и со второго ряда, глядя ему в его толстые очки, говорю ему гадости. Толстые стекла очков, топорный плохой английский язык, нос картошкой этого капиталиста-миллиардера напоминали мне моего первого издателя — румынского еврея Дэвида Даскала. В 1979 году в Нью-Йорке Даскал решился опубликовать мой первый роман по-русски. Первооткрыватели и конквистадоры, губастые, носатые эти ребята разнились только количеством заработанных ими долларов. Завоеватели из Восточной Европы, они явились к изленившимся янки в 50-е годы, однако без труда обошли их.
Но вернемся к социализму и капитализму. В последней своей книге Сорос — филантроп и финансист, и, как утверждают, отважный и воинственный спекулянт, обанкротивший валюту Индонезии, целой страны, неожиданно выступает почти что врагом капитализма, высказывает сомнения в капитализме. (К сожалению, конечно, ни о каком цитировании книги Сороса не может идти речь. Вчера начальник изолятора отказал мне в настольной лампе, которую я просил позволить привезти мне в камеру с воли.) Во всяком случае он объявляет себя врагом того капитализма, который сложился в России. Одновременно филантроп тратит дикое количество миллионов долларов (сто только на науку!) на поддержку деятельности российских ученых, на издание русских учебников, объясняющих ученикам, как устроен мир согласно Соросу. Это человек с колоссальной манией величия, с желанием навязать себя миру. И с огромными деньгами, которые делают его желание выполнимым.
В конце той пресс-конференции Сорос произнёс речь. При этом он смотрел на меня. Потому что я бесцеремоннее, чем Дугин, сказал ему, что он наш враг, и мы будем с ним бороться. Сорос говорил как Зюганов. В его речи вся терминология была социалистическая, марксистская, как в словаре Petite Robert. В такт его речи мистически и радостно улыбался Пётр Авен, мерцая глазами сквозь затемнённые толстые очки, такие же как у Сороса. (Тут, мистически, как по заказу, «Русское радио» объявило, что Сорос сегодня выступил на пресс-конференции в Москве и возмущённо потрясал циркуляром Академии Наук, обязующим учёных хранить свои тайны при общении с иностранцами.)
Ещё в 1993 году, баллотируясь в Тверской области по 172-му избирательному округу, я отвечал на вопросы избирателей: за частную ли я собственность или против? Не коротким «нет» или «да», но отвечал,
