детьми, отправляющимися в отпуск… О'Брайен, водрузив на нос очки, грустно читает Библию в камере тюрьмы Флери-Мерожис. Выпалил из охотничьего ружья в соседей — эмигрантов-арабов, не вынеся шума…)
Чтобы они не забыли, что живут в наилучшем из обществ, доместицированным массам демонстрируют с большим удовольствием дистрофических африканских детей, облепленных мухами. Или скелеты Аушвица… Мораль этих демонстраций такова: бесполезно пытаться устроить какое-либо другое общество. Поглядите, к чему приводят попытки. Что произвели марксизм в Эфиопии и гитлеровский фашизм?..
И напуганные массы сидят тихо. И опыляют их мозги паблисити сыров, вин и стиральных порошков. Предлагают им покупать суперделикатную туалетную бумагу и носить не черные, но ярких детских расцветок ткани. (К насильственной математизации и насильственному озвучиванию жизни следует еще добавить и насильственную 'инфанти-лизацию'.)
Среди всех преступлений наиболее ужасным (и вовсе ненаказуемым) является преступление против себя самого — неиспользование индивидуумом его единственной жизни. Слушал глупые музыкальные шумы, парковал автомобиль, занимался не тяжелым, но неинтересным трудом, а срок пребывания на земле закончился. Коллектив, так называемое 'цивилизованное человечество' преуспело в создании (и навязывании всем и окраинам планеты) бесцветной, скучной, глупой, лишенной реальных удовольствий жизни. Жизни домашних животных.
Против насилия Большого Брата, доброго, старого hard-режима в сапогах и зловещей униформе возможно было однажды (как доказывает история, это рано или поздно происходило) подняться на восстание. Но вот подняться на восстание против собственных слабостей возможно ли?
В основе книги лежит метафора — уподобление современного «развитого» общества санаторию для психически больных, где гражданина-больного содержат и лечат в мягком и все же дисциплинарном климате. Уподобление понадобилось мне для создания эффекта «остранения», для того, чтобы читатель поглядел бы на привычный ему окружающий мир
Я вынужден был пользоваться английской и французской социальной терминологией по той простой причине, что, уехав из СССР пятнадцать лет назад, русской просто не знаю.
В книге нет ничего, что бы не было уже известно читателю. Я лишь сложил всем видимые элементы в мою картину. Важен мой взгляд.
Возможно было выбрать сотню цитат из Ницше, Маркса, Фрейда, Достоевского и украсить ими книгу, но я предпочел внятно изложить мои мысли и мое видение мира. (Не обладая латинским полемическим темпераментом, я склонен скорее к ясной сухости.) Цитаты употреблены только в практических целях, а не для подкрепления моей позиции мнениями авторитетов.
В книге мало внимания уделено полиции. Потому что в «неполицейских», я настаиваю на этом, санаторных государствах мягкого режима полисирование[8] есть одна из функций администрации и как самостоятельная сила полиция не выступает. То же самое можно сказать об интеллектуалах, оттесненных медией со сцены. Сегодня интеллектуалы не есть самостоятельная сила. Функция производства prefabricated[9] мнений узурпирована медией. Сегодня мыслитель не Вольтер, не Сартр, но Ив Моруззи и Бернар Пиво[10] — мыслители. Основная масса интеллектуалов служит в сфере развлекательного обслуживания Санаториев, в университетах и исправно выполняет свои функции. Интеллектуалы сегодня привилегированная вспомогательная группа, и их претензии на обладание истиной абсурдны, так же как и претензии на якобы особую 'революционность'.
Если в сфере производства профессиональные категории граждан разветвлены и многосложны, то человек социально-поведенческий может быть сведен к куда более простым категориям. Потому я оперирую в книге категориями 'People',[11] «администрация», 'идеальные больные', «возбуждающиеся», «жертвы», а не какими-нибудь узаконенными blue-collar worker, white-collar worker[12] и пр. Все большая универсализация стилей жизни, вкусов, потребностей и потребляемых продуктов сделала так, что различные отряды общества (профессиональные, возрастные, с различной покупательной способностью и т. д.) слились в один, с единой социопсихологией, — в ПЕПЛЬ (PEOPLE). Я намеренно отказался выделить из People буржуазию и мало употреблял термин 'middle class',[13] поскольку сегодня поведенческая психология рабочего мало или совсем не отличается от психологии буржуазии.
Фиктивным противникам санаторной системы также отведено мало места. Профсоюзы, компартия и даже крайние группы типа Аксьон Директ[14] ведь не оспаривают принципы санаторной цивилизации Prosperity и Progress. Они возражают лишь против существующей системы распределения национальных богатств, предлагая заменить ее более справедливой, по их мнению, системой. В известном смысле оппозиционных партий в Санаториях нет. Экологисты и Фронт Насьональ[15] оппозиционны каждая лишь одной гранью.
Мой анализ есть взгляд из Западного Блока, из Франции, страны, где я живу, и из Соединенных Штатов, где я прожил шесть лет.
Отношениям к Восточному Блоку Санаториев (СССР и восточноевропейские государства) уделено множество страниц, и куда меньше внимания досталось на долю несанаторного мира — 3/4 планеты. Почему? Прежде всего, потому, что из противоборства двух Блоков с нацизмом и между собой и сформировались санаторная цивилизация и санаторные общества. Во-вторых, количество моего внимания справедливо соответствует диспропорциональному вниманию, уделявшемуся до сих пор самим Западным Блоком СССР, одержимости Западного Блока Восточным. 'Мы одержимы Востоком', — признался недавно администратор Эдгар Пизани постфактум. 'Однако наши отношения со странами Юга куда более важны для нас… Отношения же с Востоком сделались сегодня проблемой не стратегической, но экономико-культурной'. (Под «Югом» Пизани имел в виду страны Магриба: Алжир, Марокко, Тунис.)
То, что лишь экономико-количественные показатели (культура Толстого, Чехова, Шолохова и Солженицына есть одновременно и культура Стендаля, Флобера, Пруста и Камю, бесспорно) отличают Блоки друг от друга, было всегда очевидным. Лишь нарциссизм, невнимательность и необходимость иметь, пусть и фиктивного, Абсолютного Врага мешали Западному Блоку опознать лицо своего брата-близнеца. Абсолютный Враг остро необходим Западу для его внутреннего здоровья, для содержания своих граждан в субмиссивном[16] страхе, для того чтобы переносить ненависть и агрессивность из «нашего» общества вовне. Еще вчера одержимые Абсолютным Врагом — СССР, сегодня Западный Блок Санаториев одержим Исламом. Без Врага (вернее, без идеи врага, ибо реальное столкновение нежелательно и избегается) санаторная цивилизация не может быть уверена в своем существовании, ведь она определяет себя, отрицая (морально осуждая) противника.
Я высказал в книге нелестные суждения о People — Народе. Что ж, рано или поздно кто-нибудь должен был высказать это публично. People очень долго уже пользуются иммунитетом не по заслугам, ханжески выдавая себя за жертву администраций, на самом деле являясь их подельником (со- конспиратором) и деля с ними прибыль. Администраторы знают истинную природу People, но предпочитают молчать, дабы сохранить миф о плохих администрациях (в противоположность всегда «хорошим» и невинным Народам), в своих целях. Тем самым сохраняется возможность соблазнения People «хорошей» администрацией. Выступить сегодня против диктатуры People кажется мне столь же благородной акцией, какой двести лет назад был бунт против абсолютизма.
