напоминающих роскошные коттеджи. Ему 56 лет. Он не любит бэйджинцев и Бэйджин (Пекин). А Бэйджин не знает, что ожидать от красного императора. Первые дни на улицах пусто. Легенда повествует о том, что первое время партизаны Мао пытались прикуривать от электрических лампочек. Возможно, чтобы подыграть легенде, Мао приказывает высеять под своим окном у павильона 'Небесного Спокойствия' - маис. Император-крестьянин хочет видеть, просыпаясь, поле. Свое поле.
Со временем он становится похожим на своего отца. На упрямого бережливого крестьянина. В его трудах все меньше марксизма. Он все больше говорит о марксизме, как о предлоге для обновления Китая. Мао все меньше использует фразеологию марксизма, обращаясь к традиционно-китайским понятийным символам, чуть ли не с сельскохозяйственным уклоном. (слово не понятно, с. 227) 'Пусть цветет тысяча цветов', - из этой категории. Стремясь преодолеть промышленную отсталость Китая, Мао бросает лозунг: 'Большого скачка'. Увы, и ему и Китаю не хватает знаний экономики и опыта производства. Газеты одержимы, они публикуют схемы и чертежи печей для плавки металла, и вот уже города и села и отдельные хозяйства обзаводятся собственными доменными печами. В них переплавляют железный лом, собранный на полях войны, чтобы потом на тачках и тележках отвозить выплавленные чушки на станции на отправку на металлургические заводы. С таким же треском провалом окончилась компания по уничтожению 'муж, воробьев, крыс и зловредных насекомых', когда черви сожрали урожай в нескольких провинциях.
Однако, в 1966 году Мао обращается к более серьезной проблеме. За 17 лет со времени победы Революции - обраруживает он, в Китае успешно вырос и окреп целый класс новый коммунистических чиновников. И они успешно ликвидируют результаты революции. Чиновничество всегда было громоздкой и могущественной корпорацией в императорском Китае. И вот они (слово не понятно, с. 227). Мао 73 года. Вокруг него немного старых друзей. Он несколько в стороне от государственной власти. Блистают Лю-Шао- Ци и Чжоу-Энь-Лай.
Тихой сапой продвигается к верховной власти, но еще не достиг ее прагматичный Дэн Сяо Пин. Но это только несколько первых имен. За ними сотни тысяч функционеров государства, для которых 'революция' уже пустой звук. Чиновники все больше отходят от идеалов революции. И тогда, в августе 1966 года, Мао бросает против чиновников студентов и школьников. 'Огонь по штабам!' - приказывает он. Идеалы революции в опасности! Рождается движение 'Красной Гвардии' - знаменитых хунвейбинов. В руководстве этим движением Мао помогает его последняя жена Джан-Чин и ее молодые друзья - радикальные левые студенческие лидеры, в последствии получившие прозвание 'Банды Четырех'. Школьники и студенты подымают страну на уши. За ревизионизм, за отход от идеалов революции многие сотни тысяч начальников и руководителей вызываются на народные суды, где многотысячные толпы молодежи заставляют чиновников исповедываться, стоять в шутовских колпаках, принимать плевки и избиения. Полиция бездействует. Своеобразная молодежная инквизиция сурово карает. Начальников ссылают в деревню, работать на поле, такова была участь Дэн Сяо Пина. Он ухаживал за скотом. Лю Шао Цинь - председатель Народного Собрания Китая умер в результате шока от позора и избиений. Десять лет почти, постепенно иссякая, бушевал по Китаю ураган 'культурной революции', как ее стали называть. В последнее время на лицо попытки западных историков представить Культурную революцию, как жестокий театр абсурда, как ничем не спровоцированную жестокую прихоть Мао. Такая интерпретация Культурное революции - откровенная ложь. На самом деле это была попытка справиться с тяжелейшей проблемой все революций, а именно с обуржуазиванием самих революционеров, с тем чтобы все не возвратилось на круги своя, с извращением революции. На некоторое время Мао справился с этой проблемой. Потому Китай все еще крепко стоит на ногах. В то время как СССР разрублен на кровавые куски республик.
Последние годы жизни Мао приблизился к природе, к воде и земле, и растениям. Он по прежнему много писал стихов. Он предавался своему любимому занятию - плавал в Янцзы и вообще во всех реках, где бы ему не приходилось бывать. Однажды он чуть не утонул, а волна все таки смела с ног начальника его охраны. Что усматривал Мао в своих заплывах? Скорее всего важное символическое соединение со стихией Китая, то что его, якобы, поддерживали под водой - вранье. Он плюхался, толстый в воду, и плыл по течению, пока мог. За ним следовали охранники на катере. Эта была священная церемония.
В юности он не поехал во Францию в трудовое путешествие. Поехали Дэн Сяо Пин, Джоу Эн-Лай. 'Трудовой' путешественник получал право работать на французском заводе, изучить жизнь. Мао лишь дважды отлучился из Китая, оба раза в Советский Союз, один раз к Сталину, другой - к Хрущеву. Ни тот ни другой ему не понравились. Он вообще не любил русских, находил их хитрыми и жестокими.
К старости у Мао развилась похотливость. Каждую неделю в павильоне 'Небесного Спокойствия' организовывали для престарелого императора танцы. Мужчины почти не присутствовали, лишь толпа хорошеньких военных девушек курсантки и офицерши Народной армии. Выходил Мао в бессменных тапочках и под оркестр танцевал с девушками. Танцы кончались обычно тем, что красный император исчезал с одной из девушке в своих покоях. Подобная экстравагантность императора никого не удивляла.
К концу жизни у Мао развилось и особое чувство юмора, свойственное великим и чудаковатым людям. Однажды, санитарка принесла ему в постель рыбу. Обглодав кости, Мао задумался, потом сказал: 'Послушай, девочка, я скоро умру, меня по завещанию сожгут, а пепел мой и кости развеют над Янцзы. Как только это случиться, ты должна будешь пойти к реке и сказать рыбам: 'Мао Дзэ-Донг очень любил кушать вас. Он съел не мало вашего брата. Он теперь ваша очередь отыграться. Кушайте дядюшку Мао.' И старик расхохотался. Самым серьезным соперником Мао оказался престарелый Конфуций. Ибо для своей страны престарелый Мао Дзэ-Донг делал больше, чем самые великие из всех императоров, и так много как все они вместе. Но Конфуция, установившего моральную основу китайского общества, ему так и не удалось победить до конца. Основа конфуцианства - почитание семьи и культ предков. Мао хотел заменить этот культу культом Китая. Но преуспел не до конца. Современные китайцы также лепятся к семье как пчелы, и то что их сейчас 1 миллиард 400 миллионов душ это все виновен старый Конфуций. А то что все они накормлены это заслуга старого, хитрого крестьянского императора толстяка Мао.
Вольфганг-Амадей Моцарт: божественный
Такой же неоспоримый гений, как голландец Ван-Гог. Музыка отличающаяся от всякой другой светлыми ритмами вдохновенного путешествия. (Моцарт любил перемещаться, не выносил жить на одном месте.) Еще в России, кажется, в 1971 или 1972 году в период наибольшего пика влюбленности в Елену Козлову я, помню, записал такие моцартовские ритмы:
'И рощи и холмы, да-да
Это... все да, это все да
В карете шелковый шнурок
Ты отведи головку вбок
Не видно мне красивой этой рощи
Уже карета так тепла
Жаровню милая зажгла
А за каретой ветер шарф полощет...
И рощи и холмы да-да
Это все да, это все да...'
В книге стихов 'Русское', опубликовано мое пророческое стихотворение, годя я предвидел в Москве появление в жизни Елены молодого графа, в Италии! Через десяток лет!
'Это их граф молодой пригласил
И по просьбе старого графа
Они поели из легких сил
И пса угостили 'Аф-фа!'
Там есть строки:
'Моцартово копытами посвистывая
А за ними углубился пес
Книгу цветов перелистывая'
В конце 70-х через несколько лет после того, как рассыпалась наша семья, Елена вышла замуж за итальянского молодого графа де Карле, у графа был жив его папа, старый граф, бывший фашист, соратник Муссолини. Моцартовские темы и ритмы в моих стихах появились именно с появлением Елены. Ее маньяристское тельце 'скелетика' (как назвал ее Сальватор Дали) вдохновляло меня на легкие и светлые моцартовские мелодии. Стихотворения, посвященные ей в сборнике 'Мой отрицательный герой', не все
