Стихотворения

умер недавно…
Старый французский фашист и старый педераст.
Нерваля я не прочёл, но знаю,
что он повесился на фонаре в Париже
под первыми лучами зари
на улице Старого фонаря. Как красиво!
Проклятый поэт должен быть фашистом.
Другого выхода нет.
Все мы одержали победу (то есть
потерпели поражение) в 1995-м и рядом
Краинские сербы потеряли их землю,
Я потерял Наташу.
Не удалась попытка Денара
отбить Коморские острова.
И умер Миттеран фараон…
(Умер даже Бродский — мой антипод-соперник.
Некому посмотреть на меня,
один я остался)
Проклятый поэт должен быть фашистом.
Не удалась попытка…
Христос проиграл…
И Че Гевара с Мисимой, и Пазолини,
мы все проиграли, т. е. выиграли все…
Мы в тысячный раз выходим с тобой
из жёлтой больницы, Наташа,
у Нотрэ Дам (О, госпиталь Бога!), и апрель
наступает опять и опять…
Я был фашистом, когда я шёл с тобою
по каменным плитам
госпиталя Бога…
Я был им…
Я им остался.
Ты превратилась в бродяжку, панкетку, рок-группи,
пожирательницу грибов, в
женщину-газированный автомат.
А я не могу больше быть и…
только фашистом
примет меня земля.

Смерть и любовь над миром царят…

Смерть и Любовь над миром царят,
Только Любовь и Смерть.
И потому Блядь и Солдат
Нам подпирают твердь

неба. Горячие их тела
(он — мускулистый, она — бела,
так никого и не родила,
но каждому мясо своё дала),

переплелись и пульсируют вместе.
Ей — безнадёжной неверной невесте —
В тело безумное сперму льёт,
Зная, что смерть там она найдёт.

У Бляди мокрый язык шершав.
В щели её огонь,
Солдат, отрубатель и рук, и глав,
Он семя в неё как конь…

Она ему гладит затылок,
И он извивается пылок…

Когда себя введу…

Когда себя введу
в твой молодой канал
И на стене в аду
(а ад кромешно ал)
тебя собой распял
скользил и воспарял

И горечь на губах
и твой ночной живот
и думаешь в потьмах:
«ну и случилось, вот.»