Помню идущего. дедовы ноги.Так бы расплакаться к Богу с дорогиЯ тоже ребенок у Божьих ногЯ тоже хочу целовать порогДело не в том чтобы не умеретьА чтоб не страдать бы. а чтоб не болетьА так бы возвышенно к Богу вспорхнутьИ не испугаться его ничутьНичуть. ничуть. Совершенно нетЕще ведь и рад он. Что я поэт
Эпоха бессознания
Из эпохи бессознанияМиража и речки Леты — ЯузыЗавернутый в одно одеялоВместе с мертвым Геркой Туревичеми художником ВорошиловымЯ спускаюсь зимой семидесятого годаВблизи екатерининского акведукапо скользкому насту бредовых воспоминанийпадая и хохочав алкогольном прозрениивстречи девочки и собакивсего лишь через год-полтораМилые!Мы часто собирались там где Маша шила рубашкиА Андрей ковырял свою грудь ножомМы часто собиралисьчтобы развеяться послеснеговою пылью над Москвоймедленно оседающей в семидесятые годыпростирающей свое крыло в восьмидесятыеЗа обугленное здание на первом авеню в Нью-ЙоркеВсе та же одна жизньи тот же бреднастойки боярышника«это против сердца»сказал художник-горбун из подвалавпиваясь в узкое горлышко пятидесятиграммовойбутылочкиПротив сердца —против Смоленской площадигде троллейбус шел во вселеннуюгде встречались грустные Окуджавырезко очерченные бачурины похожие на отцовгде на снегу валялись кружки колбасыи стихи и спичкии пел АлейниковИ подпевал ему Слава Лен
Вы будете меня любить…
Вы будете меня любитьИ целовать мои портретыИ в библиoтеку ходитьГде все служители — валетыСтарушкой тонкой и сухойОдна в бессилии идетеИз библиoтеки домойБоясь на каждом повороте