подбородком. Он разделял со мной тяжкие алкогольные запои и ужасы одиночества. В его обществе я улыбался, кричал, плакал, танцевал (да-да…) танго, вальсы и рок-энд-роллы… Одетый, полуодетый, голый. А вы что думаете делают одинокие типы в сингл-рум окупэйшан отелях? Именно то, что делал я: пестуют свое безумие. Все пестуют его по-разному, в зависимости от интеллекта и темперамента. Выпив галлон вина в одиночестве, я произносил пылкие речи на бессвязном русско-английском деформированном языке: ругательства смешивались в них со стонами. «Адвэнчурэр» благожелательно внимал мне — мой маленький дешевый друг, приобретенный уже в побитом судьбой состоянии за двадцатку, и развлекал меня как мог. Показывал мне рожу сенатора, чтоб я мог в нее плюнуть. Демонстрировал мерзких миддллклассовых дам, чтобы я мог представить как я сдираю с них шелковые тряпки и бью их ногами по тяжелым задницам… Что вы хотите, я ненавидел общество в ту весну…
Я рассказал Яну Злобину о документальном фильме, о Муссолини на балконе, о счастливых лицах фашистов. Так же как и я, Злобин мало что знал о. Муссолини. В нашем Советском Союзе мы только и знали что дуче, как и Гитлер, «болел» манией величия, что он был сумасшедшим. И то, что итальянские дивизии хуево воевали против наших. Ну и конечно само слово «фашист» было в Союзе дико отрицательным. Ян сказал, что чувствует себя фашистом, однако Муссолини вылез из своего дерьма, а мы в дерьме и никогда из дерьма не вылезем. Что сейчас другие времена, и таким как мы с ним, со страстями не светит. Что сейчас «светит» всякой бесталанной и бесстрастной погани, тем кто в школе хорошо учился и слушал родителей. Я сказал, что пойду в «Барнс энд Ноблс» (Кэндалл уверил меня, что это лучший книжный магазин в Нью- Йорке) и куплю книгу о Муссолини. Что его рожа и мощные руки меня заинтересовали. Что он не сумасшедший. «От нас что-то скрывают, Ян, — сказал я. — И в Союзе скрывали, и здесь. Я хочу знать что.»
«Книги дороги, — заметил Ян. — Твой. Муссолини будет стоить десять, а то и пятнадцать долларов. У тебя что, есть лишние доллары? Лучше бы купил себе туфли.»
Я сказал, что знания не имеют цены. Что они необходимый инвэстмэнт. Что я очень жалею, что концентрировался в свое время на 1ании русской и мировой поэзии, более или менее неплохо знаю статую историю, но вот с новой, двадцатого века историей у меня слабо.
В «Барнс энд Ноблс» они удивились, что заросший тип, едва говорящий на их языке, ищет книгу о Муссолини. Однако парень в галстучке, с прыщами возле ушей прошел со мною в отдел «Истори» и смотрел полки.
В отделе «Истори» книг о Муссолини не оказалось. Было множество книг о Второй мировой войне, с ярчайшими фото, были отдельные книги о танках, о вообще вооружении, о военных флотах разных стран том числе итальянском, но ни единой биографии человека в черной рубашке, мощные руки, щетина как у дикого кабана. «Вы итальянец?» — спросил парень в галстучке. «Да», — согласился я. «У нас есть итальянский отдел. Может быть в нем вы найдете биографию Мусолина?»- предположил парень благожелательно. Но исказил окончание фамилии таким образом, что я понял: спрос на кулинарные книги и идиотические книжонки типа «Чего хочет женщина?» не оставляет ему времени для произнесения соответствующим образом фамилий великих исторических лиц. В итальянский отдел я не пошел, хуля же мне там было делать.
Через пару дней, упрямый, я отыскал и приобрел неподалеку от 14 Стрит, уцененное, — 99 центов, произведение некоего Б. Смиф, изданное лишь за год до этого, в Лондоне. Называлась она коротко «Дуче» и по в нем 400 страниц. Я был уверен, что книги мне хватит на несколько месяцев. Уже с полгода я изучал «Реминисценции Кубинской Гражданской войны» Че Гевары и «Философию Энди Уорхола». Прибавив к этим двум книгам «Дуче» получаем портрет чтеца. С определенными интересами человек, не правда ли? «Философия Энди Уорхола» казалось бы мало гармонировала с Че Геварой и Муссолини однако при более внимательном размышлении придется придти к выводу, что деклассированный советский парень, живущий в отеле с черными, видел в Уорхоле Сильного Чеха. Выбравшегося из эмигрантского гетто Чеха, сумевшего благодаря своему таланту и могуча энергии сделаться эдаким Дуче вначале поп-арта, а затем и всего сои ременного искусства.
В отель я попал к вечеру. Книга под мышкой, прошел по коридору. Оно (человек или собака, так и осталось неузнанным мною) вновь нагадило в коридоре. Запах был мерзкий. Я подозревал, что у собаки старого китайца, — понос. Я также подозревал, что китаец — бывший мелкий гангстер, тихо живущий, уйдя от дел. Обыкновенно китайцы обитают кучей, кагалом. Очевидно у желтого старого человека были достаточно серьезные причины, заставившие его отказаться от общества себе подобных желтых людей. В нашем отеле в свое время спрятался и жил себе тихо известный советский разведчик полковник Абель. Здесь же его и арестовали. Так что китаец (если мои подозрения оправданы) не первый, прячущийся в «Эмбасси». Кэмпбэлл присутствовал при аресте Абеля ФВI. Он уже был менеджером, Кэмпбэлл. В те годы «Эмбасси» еще не оккупировали черные, но — он уже был средней руки запущенный отель.
Я взял словарь, лег на пол и раскрыл книгу. На старом лож «Эмбасси» было удобно спать, лежа на спине и на боках. Но читать, лежа на животе было крайне неудобно. Потому что проваливался в мат рас живот и спина прогибалась в ту сторону, куда она, плохо прогибается. В джинсах и черном свитере я лежал на вытертом красном макете, перекатываясь, когда нужно от «Дуче» к словарю… Через полтора часа я уже знал, что мать Муссолини — Роза, была очень религиозна мамма, в паппа Аллесандро, кузнец, был полусоциалист — полуанархист, и читал семье за столом куски из «Капитала». Помимо этого, паппа любил дам и не забывал об алкоголе. Аллесандро повлиял на сына как ни один другой человек…
Три удара в дверь.
«Кэн?»
«Get out, Эдди. Пожар в 1037.»
Я вскочил и вышел к нему. В коридоре пахло гарью и висели, ясно видимые, как паутина, нити дыма в углах. У 1037 собралась кучка наших. Розали и Базука, одетые на выход, мощнейшие зады затянуть в искусственный шелк, он лучше всего липнет к телу, в абсолютно идентичных накидках из голубого искусственного меха на плечах, каблуки рвут ковер, губы накрашены. Целая банда тинэйджерс с девятого этажа, этим постоянно не хуй делать, еще десяток черных рож, среди них эф-мэн, и даже наш китаец. Старый китаец считался у нас белым, хотя с другой стороны его поганая рожа была скорее зеленого цвета. Поганым считал его Кэн, он мне сообщил что китаец «поганый», и я не вдумываясь в jugement принял точку зрения Кэна и черного большинства, за что-то они его не любили. Но выжить не могли. Впрочем, китайцев не смогли выжить даже монголы…
Наши стояли и смотрели под дверь 1037. Из-под двери подымался дым, густой и черный. Появился Кэмпбэлл, затемненные очки старого неудачника, джинсы, клетчатая рубашка, бывшие блондинистые, а теперь серые, буклины над лбом. Связка ключей в руке. За ним мирный мексиканский Пэрэс, зам. менеджера или младший менеджер, энтузиаст, нес огнетушитель. Наши радостно закричали.
Кэмпбэлл отпер дверь. Из комнаты в коридор ввалились сразу десяток кубических метров вонючего дыма. Как будто горел склад автомобильных покрышек. Отважные менеджеры прошли в дым. Кашляя, выскочили из дыма.
«Стой, где стоишь, — закричал Кэмпбэлл. — Меня оштрафовал твой файр-департмэнт за предыдущий пожар. Справимся сами. Всего лишь тлеет матрас.»
«Эф-мэн прав», — сказал мне тихо Кэн. Но так как все мы или почти все постоянно были в долгу у Кэмпбэлла, часто должны были рент за много месяцев назад, даже самые умные умники заткнулись. Кэмпбэлл и Пэрэс, намочив платки и набросив их на лица, ушли в дым. Кто-то из них разбил стекло в окне и дым потянуло из коридора. Выскочив подышать, отплевавшись и отхаркавшись, они вернулись из второго похода со злополучным матрасом. Из черной дыры в брюхе матраса вздымались черный и серый дымы. Матрас был скорым пробегом вынесен на одну из лестниц, ближайшую, и был обильно залит водой. Мы, толкаясь разумеется протиснулись и на лестницу. Включая Розали и Базуку. «Чего приперлись, — сказал нам Кэмпбэлл, — вам что делать нечего? Рты раскрыли… А вы, красотки, валите на улицу, вас уже клиенты ищут. Гоу!» — Кэмпбэлл шлепнул Базуку по заднице.
Смущенные, мы стали расходиться. Нам действительно нечего было делать, а пожар — крупное развлечение. И бесплатное. Кэн, я, банда тинейджэров и эФ-мэн, ни у кого из нас не было денег. Мы были народные массы отеля. У народа нет мани. Мани есть у серьезных людей. В «Эмбасси» серьезные люди были видны по одежде. Серьезные люди были пимпы или (часто в одном и том же лице) — драг-дилеры. Не
