Либерти наконец угомонился и сидел, пожирая глазами компьютер. Я знал, как ему хочется остаться. Порывшись в карманах, я нашел фунтов двенадцать мелочью и вручил их Дугласу.
– Купи ему что-нибудь поесть и своди в кино. Не отпускай его домой до пяти часов и, ради Христа, не пускай болтаться по Мосс-сайду. Ты меня понял? – По его лицу я видел, что ему страшно неохота возиться с Либерти, но возражать он не стал.
Делиз была совершенно права: у нас не было времени отвлекаться. Я извинился за резкость. Она ответила довольно холодно и отправилась в библиотеку, а я решил посвятить остаток дня восстановлению старых связей в строительном бизнесе. Я хотел выяснить, удастся ли мне разыскать прораба Джеймса Кларка, у которого, как полагала Мэри Вуд, хранятся ее бумаги. Мы с Делиз договорились встретиться в офисе в половине шестого и поделиться своими находками. После ланча с Тедом есть мне не хотелось, так что перерыв на обед можно было не делать.
В отдельные моменты моей карьеры мне доводилось работать на стройке, так что в пабах Чорлтона я время от времени встречаю знакомых. Я предполагал, что выследить Кларка будет нелегко. Все-таки прошло уже семь лет, как покойный муж Мэри, Дермот, отдал или продал ее бумаги Кларку, и с тех пор Кларк мог вернуться в Ирландию или умереть. Или несколько раз сменить имя, уклоняясь от уплаты налогов. В таком случае задача вдвойне усложнялась. Друзья Кларка, если таковые имелись, скорее дадут мне по морде, чем сообщат его адрес.
Как я и ожидал, расспросы в обычных пабах ни к чему не привели. Чтобы оставаться в форме, я выпил стакан тоника и закусил пакетом чипсов. Последние кампании ДСО [13] против сокрытия доходов заставили даже тех, кто меня знал, вести себя сверхосторожно с человеком, не имевшим нужного акцента.
В конце концов в некоем пабе в Левенсхьюме мне повезло: за одним из столиков сидел Барни Бизли, угрожающего вида верзила. С тех пор как Барни стал работать на обслуживании крупных автодорог, он носит костюм, дабы подчеркнуть, что он больше не укладчик асфальта.
– Хелло, Дейв, – пробасил он со своим смачным килкеннийским акцентом. – Какими-такими судьбами? – Некоторые уверяют, что уроженцы Килкенни говорят на чистейшем английском елизаветинских времен, в точности так, как говорил Шекспир.
Я объяснил, что мне нужно, и он согласился ради нашей старой дружбы навести кое-какие справки, но не в пабе.
– Тут слишком много ушей, – объяснил он, когда мы вышли. На стоянке у Барни стоял грузовик «Пэдди Вэгон», принадлежащий «Страхан-Далгетти».
Я поехал за ним к его дому, расположенному в переулке, недалеко от большого супермаркета «Дэйл» в центре Левенсхьюма.
Минут пять мы искали место для парковки на улочке, запруженной грузовиками, обслуживающими супермаркет, после чего Барни провел меня в свой дом и усадил в заваленной каким-то хламом комнате. У Барни пятеро детей, все они носят ботинки огромных размеров, а многочисленные предметы одежды бросают где попало. Через некоторое время мы расчистили место на диване и смогли сесть. Барни рассказал, что ему пришлось отказаться от субподрядов из-за налоговых сложностей и экономического кризиса и что теперь он работает непосредственно на «Страхан-Далгетти»: каждое утро собирает группу из нескольких человек и развозит их по местам дорожных работ в окрестностях Манчестера.
С первого же звонка он установил, что Джеймс Кларк по-прежнему работает на фирме и сейчас находится на шоссе М-25, возле развязки с М-40.
– Держи с ним ухо востро, – предупредил Барни, провожая меня к выходу. – Он водит дружбу с опасными ребятами.
– Я знаю, что он общается с тревеллерами, – ответил я.
– Нет, – Барни понизил голос, – я совсем про других. Я говорю про ИРА. Он из республиканской семьи. Его двоюродный дед позировал для статуи Волонтера на рыночной площади в Атлоне.
– Какого волонтера? О чем ты, Барни? – Мне казалось, что он знает о Кларке гораздо больше, чем говорит. Несмотря на грубоватую наружность, Барни хитер, как стая обезьян.
– Я говорю, что он замешан в грязной политике, – произнес он на почти уже совсем невнятном английском. – Будь очень осторожен и, ради бога, не говори ему, откуда у тебя его координаты.
Мне стало жутковато. Кому, как не ирландским республиканцам, быть заинтересованными в информации, порочащей монархию?
Барни, видимо, правильно истолковал выражение моего лица.
– Ну, теперь понял? – Он хитро на меня посмотрел. – Брось это дело. Это не просто шантрапа, которая потащится за тобой из паба и поставит фингал под глазом в темной подворотне. Они не чикаются с теми, кто знает что-нибудь лишнее.
– Все равно придется ехать, – обреченно произнес я. – Я уже взял деньги за эту работу. И уже их потратил.
– Ну, тогда смотри в оба.
К «Атвуд Билдинг» я подъехал к половине шестого и застал вернувшуюся из библиотеки Делиз в несравненно лучшем расположении духа, нежели утром. Я решил не рассказывать ей о своих приключениях. История о том, как меня вышвырнули из «Альгамбры», едва ли могла вернуть мне ее благосклонность.
– Боюсь, Дейв, тебе придется возвращать деньги этой Вуд, – объявила она.
Я ожидал более приятных известий.
– Это почему?
– Потому что она никак не может быть внучкой Эдуарда Восьмого. – Делиз мило улыбнулась. Я ждал продолжения. – Он страдал орхитом, воспалением яичек. Был вполне способен вступать в контакты с женщинами – и даже отречься от престола, но оплодотворить никого не мог! – Очень довольная своей шуткой, Делиз рассмеялась. Я строго посмотрел на нее, и она продолжила объяснения: – В феврале тысяча девятьсот одиннадцатого года в Морской академии, где учились Эдуард и его брат, принц Альберт – будущий король Георг Шестой, случилась эпидемия кори и свинки.
