«Снасть». Разговорились, я поделился своими проблемами: мало что понимаю в компьютерных делах, она предложила свою помощь. А когда я узнал, чем она занимается, подумал, что лучшего специалиста нам, пожалуй, и не сыскать. Можно сказать, подарок судьбы.
А «подарок» во время этого монолога «наблюдал» за Антоном с почти незаметной, мягкой такой иронией. Но Александр Борисович, уделявший обычно наибольшее внимание нюансам, «усек» этот момент. И подумал, что Плетнев хоть и «козел», но этот вариант лично его, Александра Борисовича, вполне устроил бы – хотя бы на время пребывания Ирины здесь. Поскольку ее появления здесь уже никак не удастся избежать. Ну а раз так, то пусть девушка консультирует себе что хочет и сколько хочет, и чем дольше, тем лучше, отвлекая на себя внимание Плетнева.
И тоном, исключающим всякие сомнения, он поддержал предложение Антона, сказав, что «материя», которой они в настоящий момент вынуждены заниматься, настолько тонкая и специфическая, несмотря на ее кажущуюся, может быть, простоту, что отдавать ее на волю случайных экспертов было бы категорически неправильно. В то время как Людмила Сергеевна, являясь дочерью того-то и того-то и будучи сама тем-то и тем-то, определенно подходит по всем параметрам. И это просто большая удача, что они теперь имеют возможность воспользоваться знаниями и умением специалиста фирмы, одно название которой не может вызывать сомнений в высокой компетентности ее сотрудников, особенно ведущих. Комплимент был хоть и несколько витиеватым, но вполне заслуженным. И Мила снисходительным кивком подтвердила свое согласие помочь следствию.
– Что ж, Витольд Кузьмич, очередь за нами. Давайте предоставим Людмиле Сергеевне все материалы по программе компьютеризации и проводимому тестированию ее и послушаем, что скажет специалист. На этом, я полагаю, мы можем сейчас закончить наше краткое совещание. По материалам краевого Управления надо немедленно провести расследование, найти жилище фигуранта и провести там тщательнейший обыск, опросить соседей. Ну, с этим, я уверен, ваши коллеги справятся без особых затруднений. А я, с вашего разрешения, оставлю вас. На мне, как вам известно, висит еще одно расследование, согласованное с заместителем генерального прокурора, и оно требует моего непременного личного присутствия. Антон Владимирович знает, где, в случае крайней нужды, меня найти. Продолжайте работу. Людмила Сергеевна, чрезвычайно рад знакомству с вами, хочу надеяться, что вы нам поможете.
После ухода Турецкого Липняковский вопросительно посмотрел на Плетнева, потом на Слонютину и словно опомнился.
– Да, ну, конечно, сейчас я передам вам все материалы, касающиеся программы компьютеризации, и предоставлю возможность ознакомиться с ними в соседнем кабинете. Там тоже есть кондиционер, – поторопился он добавить, вытирая промокшим уже носовым платком свой лоб и имея в виду надвигающуюся дневную жару. – А Антон Владимирович вам поможет, объяснит, если что, он в курсе. Поможете, Антон Владимирович?
– Разумеется, – ответил Плетнев. – Чем могу...
По губам Милы скользнула снисходительная усмешка, будто она наперед знала, чем закончится плетневская «помощь».
Телефонный звонок оторвал Липняковского. Он с неохотой взял трубку.
– Кто? Дежурный? Какой еще? Ах, опять ты, Сидор?.. Кто пришла?.. Василиса Захаровна? Фамилия как? Коптева? Не знаю такой. А чего надо?.. Чего, к Рогаткину? Ну и пусть идет к Рогаткину, я-то при чем?.. А где он?.. Надолго?.. Ну, ладно, пропусти, вот, не было печали... Эй, Сидор, сейчас москвич подойдет, отдай ему ключи от десятого. Мое распоряжение, понял? Исполняй. Вы идите, пожалуйста. Антон Владимирович, ключи от десятого возьмите на вахте, я, вы слышали, распорядился. А материалы сейчас достану, они в сейфе... Тут какая-то посетительница, у нее срочное дело к прокурору, но тот отъехал... Словом, письмо какое-то о пропавшем человеке.
Плетнев усмехнулся:
– Так, может, это по поводу Турецкого? Которого кто-то все еще продолжает искать? Мы ж с вами дали отбой! Ну, ментовка!.. Пойдемте, Мила.
В коридоре они встретились с пухленькой и довольно симпатичной женщиной средних лет, типичной такой южной казачкой – с крупными бедрами, узкой талией и черной косой, уложенной короной вокруг темени. Она шла по коридору, держа в руках большую хозяйственную сумку, и, шевеля губами, читала номера кабинетов.
– Вы не к Липняковскому? – улыбаясь, спросил Плетнев.
Она с некоторым опасением взглянула на Антона, потом на бумажку в руке, где была, видимо, записана фамилия, и кивнула.
– Вон его кабинет, входите не стучась, он ждет вас... А вы, простите, не по делу Турецкого?
Она почему-то испуганно посмотрела на рослого Антона и отрицательно покачала головой:
– Я не знаю никаких турецких... не видела...
– А-а, ну, понятно, проходите, – Плетнев хмыкнул и взглянул на Милу, наблюдавшую без всякого интереса за разговором. – Сейчас она ему объяснит!.. Ладно, подожди чуток, я сейчас ключ возьму, – и он в два прыжка, по-мальчишески, преодолел лестничный пролет.
А женщина вошла в кабинет без стука, как ей велел тот рослый мужик, и, щурясь, вперилась в бумажку:
– Липни... ляпни...
– Липняковский, – с раздражением перебил ее следователь, который терпеть не мог, когда его фамилию произносили неправильно. А это знали в прокуратуре многие и, желая подшутить над Витольдом, нередко называли его фамилию неправильно: то Ляпниковским, то Люпни..., даже Лопни... и так далее. И подслушивали под дверью, как испуганно приносил извинения посетитель. Ну, шуточки местного значения. Ничего зловредного в них не было, просто смеялись.
– Что у вас к Рогаткину? – строго спросил он у женщины, но, посмотрев на ее испуганный вид, смягчился и пригласил: – Садитесь. То есть присаживайтесь.
Почему поправился? Ведь не уголовница какая-то перед ним, а очень даже смазливая, если приглядеться, бабенка. «Ох, жарко... – подумал он, живот его заколыхался, и Витольд поймал вдруг себя на игривой мысли: – С такой бы, да зимой, когда норд-ост беснуется, вот бы и печка не пригодилась...»
Между тем женщина зачем-то подозрительно огляделась, потом нагнулась над своей хозяйственной сумкой, которую поставила на пол, у ног, и стала в ней рыться. Достала большой заклеенный конверт, скорее даже пакет, в которых курьеры по учреждениям депеши развозят. Протянула и положила на стол перед следователем. И тут же поднялась, взявши сумку.
– Ну, тогда я пойду?
– Погодите... как вас? Василиса Захаровна, – вспомнил Липняковский. – Дайте хоть в конверт заглянуть. А может, там пластиковая бомба? – пошутил он, и женщина с опаской отодвинулась от него.
– Да вы что такое говорите-то? – сердито спросила она. – Хороший, интеллигентный мужчина. Можно сказать, самостоятельный, не жадный...
– Это вы обо мне? – изумился Липняковский.
– Да вы чего?! Я ж вас и не знаю. Я про своего постояльца. Про Колю-Николая... Как уезжал, велел три дня ждать, а после к вашему главному отнесть. А про вас я и не знаю.
– А он вам кто? – спросил следователь, разглядывая плотный конверт, в котором лежало что-то твердое. – Родня? Знакомый?
– Да нет, жилец. Ну... – она вроде бы немного смутилась, потому что знала наверняка, что в прокуратуре надо говорить только правду, а иначе тебя посадят и засудят. – Постоялец. Приезжал, ночевал иногда, а так вел себя прилично.
– Николай, говорите, звали его? А фамилию не запомнили?
– Чего ж не запомнила? Евсеев, Николай Егорович.
– Как?! – в буквальном смысле подскочил на стуле, словно ужаленный, следователь. – Евсеев, вы сказали?!
– Да, – пролепетала вконец перепуганная женщина, у которой в голове только одна мысль и вертелась теперь: зря послушалась Колю, не надо было ходить сюда, ох не надо! И что ж теперь будет?..
Липняковский потому так отреагировал, что среди фальшивых документов, обнаруженных в сумке Фролова, были паспорта на фамилии и Курченкова, и Евсеева. Вот оно, значит, что!
