— А почему у нас так мало баб?
И в ту же секунду раздалась барабанная дробь по оконному стеклу.
Валентин, как ужаленный, вскочил с вертящегося стульчика и с криком «Инка!» бросился не к двери, а к столику.
— Не пускай ее сразу! — неожиданным дискантом провизжал он вслед Жоре, который пошел открывать дверь вновь прибывшей Инке. Никулин налил себе полный стакан водки, залпом опрокинул ее себе в глотку и метался вокруг стола в поисках закуски. Мы все умирали со смеху. Валентин явно не имел в виду свою супругу, говоря о недокомплекте баб. Наконец Жора сделал вид, что справился с замком, и в комнату влетела Инка. Никулин уже сидел за пианино и блаженно пел что-то окуджавское. Супруга кинула на него подозрительный взгляд, но ее пока что интересовало что-то другое. Без всякого «здрасте», руки в боки, Инка задала вопрос:
— А кто это тут у вас на «форде» прикатил?
Все молчали. И вдруг Алена тоненьким голоском изрекла:
— Ну, положим я.
— Откуда это ты его взяла? — продолжала допрос с пристрастием Инка.
— Ну, положим, у одного американца, — ответила Алена и почему-то горько заплакала.
Жора показал Инке кулак и пошел утешать безутешную Алену, гладя ей колени и размазывая слезы по ее щекам.
Боже ж ты мой! Я давился от смеха, представляя грустную толстую Алену с холодцом на «форде».
А Инка уселась рядом с супругом, сверля его острым взглядом своих прекрасных синих глаз, но не с целью выражения любви, а стараясь определить степень его накачки. Инка мне явно не импонировала, несмотря на синие глаза. Она возвращала меня с небес на землю. Но я не хотел возвращаться из рая и потому, решительно подойдя к Рите и обняв ее за плечи, сказал негромко:
— Поедем ко мне.
Рита отрицательно покачала головой и спокойно ответила:
— Нет, мы поедем ко мне.
11
Шура Романова в это время как рыба об лед билась в своем кабинете с Волиным. Мастер спорта по самбо молчал, словно был глухонемым.
Романова служила в МУРе двадцать пять лет и почти пятнадцать лет занимала должность начальника второго отдела, и пятнадцать лет она не ведала покоя. Другой бы на ее месте давно свихнулся и глотал оконные шпингалеты или жевал галифе у своих подчиненных. Но Шура обладала приличным здоровьем и редким жизнелюбием. Подполковника милиции Романову трудно было чем-либо удивить. Даже явка с повинной какого-нибудь марсианина была бы ею сейчас воспринята как нечто самой собой разумеющееся.
Шура невозмутимо созерцала этого крепкого красивого мужчину, хорошо зная: пройдет день-другой, он нахлебается дерьма в камере внутренней тюрьмы, где ее лучшие агенты с ним как следует поработают, и тогда этот красавец, как пить дать, раскроет свой рот. Не таких храбрецов она тут обломала за двадцать пят лет службы…
12
Меня разбудил пронзительный звон. Я приоткрыл глаза и увидел, как Ритина рука потянулась к будильнику. В комнате вновь воцарилась тишина.
— Поспи еще, — сказала Рита, — на этой неделе тебе досталось.
Я было послушался, прижался к Ритиному хрупкому плечу. Потом решительно привлек ее к себе. Рита не сопротивлялась…
Я не мог понять, что меня вновь разбудило. Я лежал с закрытыми глазами и силился припомнить свой сон. В нос ударил резкий запах горячего кофе. Бог ты мой! Я вскочил с кровати и обнаружил себя голым. Рванул простыню и, завернувшись в нее, пронесся в санузел. Прохладный душ окончательно привел меня в чувство и вернул память обо всем происшедшем.
Рита вышла из кухни в чем-то неимоверно пушистом, пепельные волосы собраны на затылке в конский хвост. Она поставила подносик с кофе и гренками на журнальный столик, подошла ко мне, обняла меня обеими руками за шею, прижалась.
— Рита… — выдохнул я из себя.
Мы сели на диван. Жевал я аппетитные гренки с трудом — неожиданное чувство неясной тревоги вдруг ощутилось где-то под ложечкой.
— Ты что, Саша?
Я хотел было притвориться — мол, совсем даже и ничего, все в полном порядке, товарищ! Но глянул в Ритины глаза и сказал:
— «Ты жена чужая…»
Рита взяла, нет, не взяла — схватила сигаретную коробку, та оказалась пустой. У меня тоже не было ни сигареты — Ритина компашка выкурила их вчера сообща.
Молча мы пили кофе. Чашку за чашкой.
Телефонный звонок резко разорвал напряженную тишину. Рита вздрогнула, как от удара. Сняла трубку.
— Да, — еле слышно сказала она. Потом долго слушала, лицо ее все больше приобретало растерянное выражение. Она уронила трубку на колени и прошептала: — Это Меркулов. Ему нужен ты.
От неожиданности я опрокинул кофейник на диван, кофейный осадок разбрызгался по обивке отвратительными коричневыми ляпками. Мы оба нагнулись за упавшим кофейником и сильно стукнулись лбами. Я схватил трубку и заорал:
— В чем дело, Константин Дмитрич?!
Меркулов долго кашлял на другом конце провода. Это были хитрости старика Хоттабыча — он давал мне время успокоить взбудораженную душу.
— Я уже Риточке (Риточке!!!) объяснил, Саша, в чем дело. Нам срочно надо ехать за город. Мне нужны вы все — ты, Рита и машина. Извини, друг, но уж так получилось, что я тебя вычислил…
Прикладывая холодные пятаки к ушибленным лбам, мы сели в «ладу» и помчались по пустой Фрунзенской набережной к Крымскому мосту, завернули на Садовое кольцо. Я уже не сердился на Меркулова, хотя все еще не понимал, как это он меня вычислил…
Рита, по-моему, даже была рада нашему приключению. Мы с ней болтали о пустяках, и я был счастлив, почти счастлив. Сделав мудреный разворот на Колхозной площади, мы въехали на Проспект мира. Рита резко затормозила у табачного киоска.
— «Столичных» нету, — глядя в пространство, ответил продавец.
— Сдачи не надо, — как можно таинственней сказал я, умудренный опытом.
Мужик тут же извлек из-под прилавка сигаретный блок.
Меркулов почему-то назначил нам свидание не у «Дома обуви» на Проспекте мира, на седьмом этаже которого была его квартира, а в сутолоке на ВДНХ. Еще издали мы увидели, как от выставочных касс отделилась его длинная фигура. Он был в коричневом драповом пальто. Ради воскресенья, что ли, он решил сменить свою прокурорскую шинель на штатскую одежду?
