острове не было меньше домишки: кухня да комнатка. Но зато сколько всяких диковин, просто глаза разбегаются. Не считая Попрыгуши-Калле, который был для Пелле всего важнее, у Сёдермана были чучело гаги, старые юмористические газеты, переплетенные за несколько лет, да еще таинственная картина, на которой люди во всем черном везли мертвых на санках по льду. Под картиной было надпись: «Чума». И еще у Сёдермана была бутылка с маленьким парусником внутри. Пелле мог часами простаивать возле этой бутылки, и Стине не надоедало показывать ее ему.
— И как это они умудрились засунуть парусник в бутылку? — удивлялся Пелле.
— Вот и умудрились, — гордилась Стина. — Этого даже твоей бабушке не сделать.
— Куда ей, труднее этого ничего на свете не бывает, — подтвердила Чёрвен. — Взгляните-ка на меня!
Дети забыли и о паруснике, и о бутылке при виде Чёрвен. Она стояла посреди комнаты, а на голове у нее восседал ворон. Это было удивительное, просто сказочное зрелище, которое на время лишило их дара речи.
Чёрвен чувствовала, как когти ворона вцепились в ее вьющиеся волосы, но продолжала блаженно улыбаться.
— Вот бы он снес мне в волосы яйцо!
Но Пелле разочаровал ее:
— Ворон не умеет. Другое дело — жена ворона. Неужто ты этого не знаешь?
— Ну и что, раз он может научиться говорить «Пошел прочь!», он может научиться и яйца нести.
Пелле мечтательно посмотрел на ворона и со вздохом сказал:
— И мне бы хотелось какую-нибудь зверюшку, а то у меня одни только осы.
— Где ты их держишь? — спросила Стина.
— Дома, в столяровой усадьбе. Там под самой крышей прилепилось осиное гнездо. Папу они уже раз ужалили.
Довольная Стина улыбнулась беззубой улыбкой.
— А у меня много разных животных: ворон, кошка, два ягненка.
— Расхвасталась, они не твои, а дедушки Сёдермана, — сказала Чёрвен.
— Всё равно они мои, пока я живу у дедушки, — ответила Стина. — Съела?
Чёрвен внезапно насупилась и с обидой сказала:
— А у меня есть собака. Если только эти негодники когда-нибудь вернутся с ней домой.
Ее собака, ее Боцман! Как раз теперь он весело разгуливал один по всему острову, а эти так называемые негодники даже не заметили его отсутствия.
Утро они провели чудесно, просто замечательно! «Сначала окунемся», — предложила Тедди, и они выкупались. Вода была такая, как ей и положено быть в июне. Лишь юные безумцы, 12-13 лет от роду, могут добровольно нырять в такую ледяную воду. Но они и были такими безумцами и не думали умирать от этого, а, наоборот, жили и радовались. С ликующими криками бросались они со скал в море, ныряли, плавали, играли и плескались в воде, пока совсем не посинели от холода. Тогда они разожгли костер на подветренной стороне скалы, уселись вокруг огня и почувствовали, что в жилах у них течет кровь всех индейцев, всех охотников, всех первооткрывателей, всех людей каменного века и прочих наших предков, которые вот так же грелись у костра с тех пор, как живет на земле род человеческий. И сами они были рыбаками, охотниками, землепроходцами. Они жили вольной жизнью туземцев в лесной глуши, пекли свою добычу на углях, а ласточки, чайки и бакланы кружили над ними и истошно кричали о том, что вся печеная треска на этом острове принадлежит им и только им.
Но захватчики невозмутимо сидели вокруг костра, уплетали за обе теки вкусную треску и самым недопустимым образом галдели на весь остров. «Кра, кра, кра!» — кричали они, словно растревоженная воронья стая, и все потому, что только сейчас они создали секретный клуб, которому дали секретное название «Четыре сальткроковца», и теперь клялись вечно хранить его в тайне. Но их воинственные крики отнюдь не помогали сохранить тайну: ласточки, чайки и бакланы прислушивались к ним, и им они явно не нравились.
«Кра, кра, кра!» неслось над островами, шхерами и фьордами, но больше ничего нельзя было разобрать, потому как все остальное было так секретно, так особо секретно, так сверхсекретно.
Костер догорел и покрылся пеплом, а они все лежали на согретой солнцем скале и болтали о своих тайнах, которыми они займутся, как только у них найдется свободная минута. Время шло. Июньское солнце щедро отдавало юным путешественникам все свое тепло, и они блаженствовали душой и телом, ощущая лето, как нечто прекрасное, неописуемое.
Они блаженствовали до тех пор, пока Фредди не заметила во фьорде дрейфующую лодку. Она покачивалась далеко от берега, и они с трудом различали ее. Но все-таки они увидели, что в лодке никого не было.
— И как только люди привязывают свои лодки, — удивился Юхан.
Тедди вскочила, словно ее поразила страшная мысль.
— Да, просто удивительно, — сказала она, внимательно поглядев вокруг. В расселине скалы, куда они втащили лодку, было пусто. Тедди сурово посмотрела на Юхана.
— Поражаюсь, как тебя угораздило так привязать лодку.
Когда они причалили к острову, Юхан сам вызвался пришвартовать лодку, уверяя, что сделает это по всем правилам.
— Ну не странно ли, когда сын как две капли похож на отца, — любила говорить Малин об Юхане. — Странно, но факт.
Далеко от берега в лучах солнца поблескивала их лодка. Фредди взобралась на уступ скалы и оттуда замахала лодке обеими руками.
— До свидания, до свидания, лодочка! Привет Финляндии!
Юхан, красный как рак, сконфуженно поглядывал на товарищей.
— Я во всем виноват, — признался он. — Вы на меня сердитесь, да?
— Ладно, — сказала Тедди, — с кем не бывает.
— А как же мы отсюда выберемся? — растерянно спросил Никлас, пытаясь скрыть свой испуг.
Тедди пожала плечами.
— Придется подождать, пока кто-нибудь не проедет мимо на лодке, хотя можно прождать несколько недель.
Ее так и подмывало нагнать на ребят страха.
— За столько времени Боцман околеет с голоду, — с уверенностью сказал Юхан. Он не раз видел, сколько мяса съедала эта собака.
Тут они впервые подумали о Боцмане. Куда он, собственно, девался? Они уже давно его не видели, это они твердо помнили. Фредди крикнула:
— Боцман!
Собака не появилась. Тогда они начали звать ее хором, и испуганные чайки, зашумев крыльями, улетели прочь. Но Боцман все равно не появился.
— Ни собаки, ни лодки, — сказала Тедди. — Ну-ка, чего у нас еще нет?
— Еды, — добавил Никлас.
Но тут Фредди победоносно указала на рюкзак, который она спрятала в расщелине скалы.
— Вот здорово! Полный рюкзак бутербродов, да еще треска! Целых семь штук!
— Восемь, — поправил Юхан.
— Не путай, одну мы уже съели, — напомнила Фредди.
— Все равно восемь, — настаивал Юхан. — считая и меня. Крупнее трески в этих северных шхерах нет.
Дети стояли в растерянности. Блеск дня сразу потускнел, и им захотелось домой.
— Кажется… — начала Тедди, и лицо ее еще больше помрачнело. — Кажется, с моря надвигается туман.
Но в тот же миг они услыхали привычное тарахтенье мотора, доносившееся с фьорда, сперва совсем слабое, потом все более явственное.
