карпы уставились на нас, или, может, так только казалось. Круглые отверстия ртов постоянно открывались и закрывались, точно они обращались к нам на каком-то своем беззвучном тайном языке.
Я ткнул в того, на которого он указал.
— Так значит, это Призрак, да?
— Он — Призрак. Верно. Вон тот под кувшинкой — видите, хвост торчит? — его зовут Бастер, в честь Бастера Китона. Китон как раз жил здесь, когда мы получили эту парочку. А вот эта — наша Принцесса.
Из всех трех Принцессу отличить было проще всего: светло-кремовая с ярко-алым пятном вдоль спины.
— Красавица.
— Ну, разумеется. Конечно, она красавица.
Он сделал глубокий вдох и закашлялся. Просто зашелся хриплым кашлем, сотрясшим все его тело. Тогда я впервые смог увидеть в нем старика, которому за девяносто.
— С вами все в порядке? Он кивнул.
— Нормально, нормально, нормально. Старые кости, — сказал он и повторил: — Старые кости.
Мы пожали друг другу руки, и я вернулся в унылый номер к своему синопсису.
Распечатав законченный текст, я отослал его по факсу Джейкобу.
На следующий день он приехал ко мне в отель. Вид у него был расстроенный.
— Все нормально? Какая-то проблема с синопсисом?
— Давай-ка присядем. Мы тут сняли кино с… — Он назвал известную актрису, сыгравшую несколько лет назад в паре нашумевших фильмов. — Беспроигрышный вариант, правда? Вот только она уже не так молода, но настаивает на том, чтобы самой сниматься во всех своих сценах с обнаженной натурой, а, уж ты мне поверь, на такое тело никому смотреть не захочется. Сюжет такой. Один знаменитый фотограф уговаривает всеми уважаемых женщин перед ним раздеваться. Потом их имеет. Только никто не верит, что он это делает. Поэтому шеф полиции, которую играет миссис Дайте-Я-Покажу-Вам-Мой-Голый-Зад, решает, что единственно, как она может его арестовать, это сделать вид, будто она в его духе. Поэтому она с ним спит. А вот теперь крутой вираж…
— Она в него влюбляется?
— Ну да. А потом вдруг понимает, что женщины всегда будут узницами того, как мужчины их себе представляют, и чтобы доказать свою любовь к нему, когда полицейские приходят арестовывать их обоих, сжигает все фотографии и сама погибает в огне. Первой сгорает ее одежда. Как на твой взгляд?
— Чушь собачья.
— Мы так и подумали, как только увидели. Поэтому тут же уволили режиссера, перемонтировали и снимали еще день. Теперь на свидание она приходит с рацией. А когда начинает в него влюбляться, узнает, что он убил ее брата. Однажды ей снится, что на ней сгорает одежда, а потом она идет его брать с группой захвата. Но его застреливает ее младшая сестра, которую он тоже поимел.
— Разве это лучше? Он трясет головой.
— Мусор. Если бы она позволила использовать для обнаженной натуры дублершу, все вышло бы гораздо лучше.
— Как тебе синопсис? — Что?
— Моего сценария? Тот, который я тебе послал?
— Ну да. Твой синопсис. Понравился. Всем понравился. Великолепно. Потрясающе. Мы все в восторге.
— И что теперь?
— Ну, как только все смогут его проглядеть, соберемся и обсудим.
Похлопав меня по спине, он ушел и оставил меня слоняться без дела — в Голливуде. Я решил написать короткий рассказ. Перед отъездом из Англии мне пришла в голову одна мысль. Кое-что про маленький театр на пирсе. Фокусы. По крыше стучит дождь. Зрители не способны отличить магию от иллюзии. Зрителям вообще безразлично, что каждая иллюзия реальна.
В тот день на прогулке я купил в «почти круглосуточном» книжном несколько справочников по фокусам и иллюзионизму викторианских времен. Рассказ или, во всяком случае, его основа, уже сложился у меня в голове, и мне хотелось поглубже в нем покопаться. Сев на скамейку во дворике, я стал просматривать книги. В рассказе обязательно нужно создать определенную специфическую атмосферу.
Я читал про фокусников-карманщиков, у которых карманы были набиты всевозможными мелкими предметами, какие только можно себе вообразить, и которые по первому требованию доставали все, что бы вы ни попросили. Никаких иллюзий, просто достойный восхищения подвиг организованности и памяти. На страницу упала тень. Я поднял глаза.
— Здравствуйте, — сказал я чернокожему старику.
— Сэ-а, — отозвался он.
— Пожалуйста, не называйте меня так. Иначе кажется, что мне следовало бы носить костюм или галстук. — Я назвал свое имя.
А он сказал мне свое:
— Благочестивый Дундас.
— Благочестивый? — Я недоумевал, правильно ли его расслышал.
Он гордо кивнул.
— Иногда я такой, иногда нет. Меня так мама назвала, и это хорошее имя.
— Да.
— И что вы тут делаете, сэ-а?
— Сам толком не знаю. Думаю, мне полагалось писать кино. Во всяком случае, я жду, когда мне велят садиться за сценарий.
Он почесал нос.
— Тут много кто из киношников останавливался. Если бы я начал обо всех рассказывать, до второго пришествия бы хватило.
— А кого вы любили больше всего?
— Гарри Лэнгдона. Вот уж кто был настоящий джентльмен. И Джорджа Сэндерса, он был англичанин, как вы. Он говаривал: «А, это ты, Благочестивый, помолись за мою душу». А я ему в ответ: «Ваша душа на вашей совести, мистер Сэндерс», но я все равно за него молился. И Джун Линкольн.
— Джун Линкольн?
Его глаза сверкнули, он улыбнулся.
— Она была королевой серебряного экрана. Она была лучше их всех: лучше Мэри Пикфорд и Лилиан Гиш, Теды Бары или Луизы Брукс… Она была самая лучшая. У нее было «это». Вы знаете, что такое «это»?
— Сексуальная привлекательность.
— Нечто большее. В ней было все, о чем вам когда-либо мечталось. Вы видели изображение Джун Линкольн, и вам хотелось… — Замолчав, он описал рукой пару-тройку кругов, точно пытался поймать ускользающие слова. — Ну, не знаю. Может, стать на одно колено, как рыцарь в сверкающих доспехах перед королевой. Джун Линкольн… Она была лучше всех. Я рассказал про нее внуку, он пытался найти что-нибудь на кассете для видеомагнитофона, но без толку. Все пропало. Она живет только в памяти таких стариков, как я. — Он постучал себя по лбу.
— Она, наверное, была замечательная. Старик кивнул.
— А что с ней случилось?
— Повесилась. Судачили, мол, это потому, что с приходом звука ее ждало бы забвение, что она не смогла бы пробиться, но это неправда: у нее был такой голос, который, раз услышав, уже никогда не забудешь. Легкий и согревающий, как кофе по-ирландски. Кое-кто говорил, мол, ей разбил сердце мужчина или женщина, а другие утверждали, что во всем виноваты игорные долги, или гангстеры, или выпивка. Кто знает? Времена тогда были бурные.
— Надо думать, вы слышали, как она разговаривает? Он усмехнулся.
— Она сказала: «Можешь узнать, куда подевалась моя накидка, бой?», а когда я ей ее приносил, она говорила: «Ты красивый, бой». А мужчина, который с ней был, сказал: «Не дразни прислугу, Джун», а она улыбнулась, дала мне пять долларов и сказала: «Ты ведь не в обиде, бой, правда?», а я только головой
