переговариваться о том, что следовало бы поискать убежища в новооткрытой Америке. В этот же день, как странный намек на что-то тайное, мачты и реи, вся снасть пакетбота покрылись огнями святого Эльма. В полумраке они светились, как облитые жидким, чуть колыхающимся огнем, а над мачтами, в низком сером небе, неслись, как стрелы, серые страшные облака, иногда сразу в нескольких противоположных направлениях.
Второго октября ветер упорно дул с юго-запада.
Шестого октября ветер дул порывами, иногда срываясь на шквальный.
Вдруг разъяснилось, увидели вокруг судна ужасные волны и множество смеющихся акул. А восьмого октября пришла новая буря со шквальным юго-восточным ветром, который через несколько часов повернулся с запада. Буря никак не хотела заканчиваться, она как бы только брала передышку, и опытный штурман Свен Ваксель попытался убедить господина капитана-командора, заболевшего цынгой, направить пакетбот к берегам Америки, чтобы там перезимовать, но господин капитан-командор отказался. С упорством, достойным лучшего применения, он стоял на том, чтобы идти только к Камчатке, и не дал своего согласия на поворот.
Одиннадцатого октября в природе как бы наметилось затишье, море как бы начало стихать.
Но опять обмануло.
Уже вечером двенадцатого ударили шквалы, снежные заряды, вместе перемешались дождь и ледяная крупа. А над всем этим ужасом мореплаватели отчетливо видели цветную радугу. А под радугой стоял на севере некий высокий остров, ласковый и тихий. Назвали его в честь святого Маркиана, с тем пакетбот и пронесло мимо.
От нехватки воды и провизии, от ужасной непрекращающейся качки больные стали умирать. Сам господин капитан-командор Беринг давно уже не вставал на ноги, судном управляли штурманы Стен Ваксель и Софрон Хитрово.
«В нашей команде, — вчитывался Крестинин в скопированный писцом отчет штурмана Стена Вакселя, — оказалось столько больных, что у меня не оставалось почти никого, кто мог бы помочь в управлении судном. Паруса к тому времени износились до такой степени, что я всякий раз опасался, как бы их не унесло порывом ветра. Заменить же их другими, за отсутствием людей, я не имел возможности. Матросов, которые должны были держать вахту у штурвала, приводили на вахту другие больные товарищи, из числа тех, которые были способны еще немного двигаться. Матросы усаживались на скамейку около штурвала, где им и приходилось в меру своих сил нести рулевую вахту. Когда же вахтенный оказывался уже не в состоянии сидеть, то другому матросу, находившемуся в таком же состоянии, приходилось его сменять у штурвала. Сам я тоже с большим трудом передвигался по палубе, и то только держась за какие-нибудь предметы. Я не мог ставить много парусов, так как в случае необходимости не было людей, которые смогли бы их снова убрать. И при всем том стояла поздняя осень, октябрь, ноябрь с сильными бурями, длинными темными ночами, со снегом, крупой и дождем…»
Только утром четвертого ноября с пакетбота увидели высокую, на взгляд, надежную землю.
«Невозможно описать, — сообщал Стеллер в своих записках, — как велика была радость, когда увидели землю. Умирающие выползали наверх, чтобы увидеть ее собственными глазами».
Поднялся даже больной господин капитан-командор.
Открывшаяся земля всем показалась Камчаткой, так велико было желание увидеть именно Камчатку. С пакетбота как бы узнавали окрестности Авачинской бухты, как бы видели вход в знакомую гавань, даже видели Шипунский мыс, даже маяк! Но то было ложное узнавание. На самом деле «Святой Петр» находился в виду всего лишь безымянного острова, определенного свыше Господом как последнее пристанище несчастного капитана-командора.
К моменту обнаружения острова все ванты на судне оказались перебитыми бурей, и парусами нельзя было управлять. Двенадцать человек из команды умерло, тридцать четыре оставшихся человека сильно страдали от цынги и были не способны к работе; еще десять с величайшим напряжением управлялись с судовыми делами. Все, кто мог стоять на ногах, собрались в каюте господина капитана-командора. На коротком общем собрании постановили идти к берегу, все равно, есть там удобное место для стоянки судна или нет, хотя сам господин капитан-командор Витез Беринг, поддерживаемый лейтенантом Овцыным, советовал поискать какую-нибудь гавань.
Якорь бросили в неудобном месте у открытого каменистого берега, канат тут же лопнул и пакетбот понесло на камни. Каким-то чудом волны, подхватившие судно, все же поставили его совершенно невредимо в спокойную лагуну, между грудою черных опасных камней и берегом, на небольшой глубине четырех с половиной саженей.
Это случилось пятого ноября 1741 года.
С содроганием, чувствуя ужасный ледяной холод в теле, который не уходил даже тогда, когда Иван всем телом прижимался к горячему обогревателю, он вчитывался в выписки из вахтенного журнала, веденного на пакетботе штурманом Софроном Хитрово. …«4 ноября 1741 г., 7 часов вечера. Ветер ONO, курс N, у марсели взяли последний риф, ветер крепчает. 4 ноября 1741 г., 10 часов вечера. Закрепили грот-марсель, умерших солдат Давыдова и Попова спустили в море. 5 ноября 1741 г., 2 часа ночи. Умер гренадер Иван Небаранов. 5 ноября 1741 г., 3 часа ночи. Ветер NOO, курс NW, больных при команде 33 человека. 5 ноября 1741 г., 7 часов утра. Капитан-командор со всеми обер- и унтер-офицерами и рядовыми служителями учинил консилиум, чтобы идти к видимой нами земле, за не возможностью управления судна работными людьми и худости такелажа, а так же за неимением провианта и воды. Окончив консилиум, поворотили фордевинд и пошли WZW. 5 ноября 1741 г., 9 часов утра. Осмотрели, что грот-ванты на правой стороне все перервались под свицсарвинем, чего ради спустили грота-реи. 5 ноября 1741 г., 2 часа дня. Поставили грот-марсель. 5 ноября 1741 г., 5 часов дня. В исходе сего часа пришли на глубину 12 сажен, положили дагликс анкарь, отдали каната три четверти. 5 ноября 1741 г., 6 часов дня. В половине сего времени порвался у дагликс анкаря канат около 80 сажен, отчего нанесло нас на бурун, где было воды 5 сажен; в скором времени перенесло нас через бурун ближе к берегу на глубину четыре с половиной сажени; здесь мы положили плехт анкарь, отдали каната три четверти; пеленгов за темнотою взять было невозможно…»
Иван вновь всей спиной прижался к горячей печи.
Вспомнил: свицсарвень — это строп, стягивающий нижние ванты, а дагликс анкарь — левый становой якорь, соответственно, плехт — правый. Привычные когда-то слова звучали странно. Почувствовал, сейчас они из другого мира. Смутно ощутил, что сейчас они совсем из другого мира, в который он, Иван Крестинин, бывший секретный дьяк, уже, наверное, никогда не вернется…
Утром шестого ноября спустили единственную оставшуюся на борту шлюпку, на которой натуралист Георг Стеллер, а с ним несколько больных съехали на берег. Первая охота принесла полдюжины куропаток, а потом Стеллер счастливо наткнулся на куст настурциевых трав, которые сразу были отправлены на пакетбот как противоцынготные. Всю ночь натуралист и его спутники провели на берегу, обнаружив, к печали своей, стадо крупных морских коров. К печали потому, что все знали — у берегов Камчатки такие морские коровы не водятся.
Восьмого ноября стали перевозить больных на берег и размещать в землянках, покрытых обрывками парусов. Перевезли на носилках и господина капитана-командора Витеза Беринга. Двенадцать человек матросов скончались еще во время плавания, а из тех, которые остались живы, девять человек умерли во время перевозки на берег.
Четырнадцатого ноября штурман Софрон Хитрово, остававшийся на пакетботе, записал: …«Маловетрие, пришел бот с берегу, привезена на нем 1 бочка воды и повезли на нем на берег больных меня да служителей 7 человек, притом померло на пакетботе служителей, которые намерены были ехать на берег — матроз Иван Емельянов, канонир Илья Дергачев, сибирский солдат Василий Попков да при выходе с бота на берег умер матроз Селиверст Тараканов…»
И дальше: …«От морозу кругом судна и на судне такелаж весь обмерз льдом. На берегу при свозе с пакетбота умер сибирский солдат Савва Степанов…»
«19 ноября, — записал в журнале Софрон Хитрово, — я еще оставался на борту с семнадцатью людьми, в большинстве тяжело больными, и с пятью мертвецами. У меня на борту было лишь 4 ведра пресной воды, а шлюпка находилась на берегу. Я дал сигнал бедствия, поднял на вантах грот-мачты
