— А что нам зима? — отговаривался Крестинин, думая, наверное, о ведьме белоголовке. — Что нам зима?
— Опять зимовать? — пугался Похабин. А неукротимый маиор сердился: — смотри, уйдем без тебя!
— Куда ж без меня? — возражал Иван. — Куда ж без меня да без пищали? Вас сразу ительмены побьют. Или чюхчи возьмут в полон. Или коряки. Айга говорит, что коряки и ительмены уже встречались с русскими. Он говорит, что корякам и ительменам русские не понравились. А чюхчам русские давно не нравятся. — Обещал: — Я быстро вернусь. Только взгляну, как течет река, да взгляну на гору со стороны нымылана Кеки.
Добавлял значительно:
— Я свою официю помню…
Усмехался:
— «Уйдем без тебя…» Как можно?… Нас государь послал!..
Так научился произносить слова, будто все упиралось в тайный приказ государя, а не в то, что он, Иван Крестинин, секретный дьяк, никак не хотел оставить Кенилля. Потому и вступили в сговор: в отсутствие Ивана решили свести дружбу с нымыланом Айгой. Пусть Айга отправит подальше свою ведьму-белоголовку, тогда ничто не станет удерживать Крестинина на реке Уйулен, тогда Крестинин сам потянется к русским.
Айга, обильно потея, жадно жевал жир, пересчитывал по пальцам шишиг, теперь, правда, по пальцам ног: «Еннен… Нинег… Ниокын… Ниакен… Мылленге…» Все равно получалось пять.
Маиор покачал головой: «Много шишиг…» Айга важно кивнул: «Это правда». И добавил: «Особенно Кенилля!.».
Рыжий Похабин нахмурился.
Кенилля, правда, круглая, вохкая.
Под взглядом барина Кенилля стала еще круглей. Она с каждым днем становится все круглее. Но ведь вовсе не главное дело ловить круглую шишигу на речных островках. Уж сильно хочется, так помни девку! Зачем из-за какой-то простыги сидеть на далекой от России реке? Вон у неукротимого маиора было три переменных жены, всех держал в денщиках, в сервитьерках, а все равно каждую оставил без раздумий.
— Чего это он?
Похабин уставился на Айгу.
Круглые плечи нымылана вдруг безвольно обвисли, и сам он покосился на сторону. Бормотал неразборчивое. Вот вроде как он, Айга, похваляется крепкой дружбой с глупыми русскими. Получается так, что вроде как он, Айга, теперь даже злым духам не дается. Злые духи прилетают к нему во сне, а он им не дается, потому что свел крепкую дружбу с русскими. Вот вроде разные духи пытаются уморить за то Айгу во сне. Иные приходят из моря, другие прилетают с горелой сопки. Одни большие, другие совсем малые. Бывают даже такие, что как бы опалились в огне — безрукие, копченые, обгорелые, даже такие, что об одном полубоке. Самые богатые, конечно, из моря — у них палатки из травы, что на дне моря растет…
— Сомлел! — обрадовался маиор. — Поддай, Похабин!
Похабин, шипя, даже чуть подвывая от жара, плеснул на раскаленные камни. Как от взрыва припал в испуге к земляному полу. Майор, сидя на полу по-нымылански, отирал локтем пот и важно, очень одобрительно смотрел, как жестоко рвало Айгу. Дождавшись некоторого покоя, когда Айга на минуту застыл в неуверенности, маиор неукротимо сунул в рот гостя новый ремень белого китового жира:
— Потчуйся.
Айга слабо жевал, глаза подернулись пеплом.
— Акхалалай, — прошептал слабо. — Вот горячо, вот жарко угощаете. Вот сытно угощаете.
— Да ты ешь!
— Акхалалай, — слабо отмахнулся Айга.
— Ну?… — смягчаясь спросил маиор, дивясь страшным отметинам на переносице Айги. — Дышать хочешь?…
— Дышать хочу, — наконец согласился Айга и, слабо икнув, по собачьему пополз под закрышку.
Втроем, нагие, жаром пышущие, устало упали на ровдугу.
Августовское солнце. Горелая сопка в полнеба. Вскрикнула птичка: зачем лежат на ровдуге голые люди? Может умерли?
Но нет, сели, поджали под себя ноги.
— Вот, Айга, — сказал маиор важно, стараясь не выказать какого-то своего особенного интереса. — Вот ты говорил, Айга, что морской нос есть под именем Атвалык. И тот нос якобы населен. И там якобы есть у тебя некоторая переменная жена, чтобы тебе, кочуя на тот нос, никаких неудобств не чувствовать. И еще ты говорил, что вынесло на тот нос крепкого человека. У него даже борода растет. Говорил?
Айга слабо кивнул.
— Было у того человека имя?
Слабо кивнул: было, наверное… Он не помнит… Зачем ему чужое имя?… У него своих шишиг сколько!.. Он слышал, что на человека, вынесенного из моря, долго смотрела шаманка. А потом нымылане плясали вокруг человека, вынесенного волной, шаманка собачку убила. Посадила убитую собачку на кол, мордой к горелой сопке — хотела лечить вынесенного…
— Вылечила?
Айга блаженно повел горячим нагим плечом: вот он, Айга, жив, вот он дышит… И тот человек, наверное, жив… Улыбался бессмысленно, озирая маиора с Похабиным. Вот он, Айга, с какими русскими дружбу свел!..
Маиор искоса глянул на Похабина.
— Вот сходишь, Айга, на морской нос, — строго сказал Похабин. — Посмотришь на выметнутого морем человека, пальцем попробуешь — не русский ли? Если русский, нам пришлешь весточку.
Айга слабо икнул:
— Зачем сам не пойдешь?
— Нам в другую сторону… — махнул Похабин рукой. — Нам в Россию… Слышал, небось, государь ждет от нас известий. Думаю, от тех известий вам, нымыланам, выйдет облегчение. — И повторил строго: — Пойдешь на нос Атвалык.
— А как не отпустят нымылане бородатого, вынесенного морем?
— Нам что за дело? Купи, — подсказал неукротимый майор.
— А коль умер бородатый?
— Вот и узнаешь.
— А коль болен?
— Привезешь на собачках. По снегу и привезешь.
Айга сел раздумчиво, подставляя пышущее жаром тело легкому ветерку, покопался рукой в теплой влажной земле, выщипнул сочную травинку, вяло пожевал:
— Ну, когда привести?
Маиор переглянулся с Похабиным:
— А к самым сильным холодам…
— Я раньше приведу.
— Нет, нам раньше не надо. К самым сильным холодам приведи.
— Как один пойду?
— Зачем один? У тебя шишиг много.
Айга задумался, начал что-то понимать:
— Ну, я Кыгмач возьму… Сильная… Трудно рождалась, зато сильная… Кыгмач возьму с собой…
Маиор нахмурился:
— Сильных в балагане оставь. Кто оставшимся шишигам помогать будет?
Что-то уже совсем почти понимая, Айга кивнул:
