Бирком и Рони свернулась в клубок гадюка и мирно грелась на солнышке. Они ее не трогали, и она их не трогала. Весна принадлежала всем.
— А правда, Бирк, — сказала Рони, — разве лошадь может жить в замке? Зачем мне уводить ее из леса? Ведь она здесь дома. Но скакать верхом я хочу. А вот и они…
И в самом деле, табун выбежал на лужайку. Лошади тут же остановились и стали щипать свежую траву. Бирк приметил двух красивых гнедых жеребят, которые паслись чуть поодаль от табуна.
— Ну, как тебе эти?
Рони молча кивнула. Подняв свои лассо, они крадучись двинулись к молодым коням, которых хотели поймать. Они приближались к ним сзади, медленно и бесшумно, все ближе и ближе. Вдруг у Рони под ногой хрустнула сухая ветка, и весь табун тут же навострил уши, готовый сорваться с места. Однако, когда кони поняли, что нет никакой опасности, что ни медведь, ни волк, ни рысь, ни другой зверь им не угрожает, они успокоились и снова принялись за траву.
А те гнедые, которых выбрали для себя Бирк и Рони, были от них уже на расстоянии броска лассо. Ребята молча кивнули друг другу, их ремешки взлетели в воздух, и тут же лес огласился диким ржанием пойманных коней и топотом копыт уносящегося в лес табуна.
Они поймали двух жеребцов, двух диких, совсем еще молодых коней, которые били копытами, становились на дыбы, рвались во все стороны, кусались — одним словом, боролись как бешеные, чтобы освободиться.
В конце концов их все же удалось привязать к дереву, но Бирк и Рони тут же отскочили назад, потому что кони так и норовили их лягнуть. Ребята стояли, тяжело дыша, и глядели на своих взмыленных коней, которые по-прежнему, не переставая бить копытами, вскидывались на дыбы так, что пена летела в разные стороны.
— Мы с тобой хотели прокатиться верхом, но, похоже, на этих далеко не ускачешь, — сказала Рони.
Бирк кивнул.
— Надо дать им понять, что мы им ничего плохого не сделаем.
— Да я уж давала им понять, — сказала Рони, — и чуть без пальцев не осталась. Я ему горбушку протянула, а он как цапнет. Представляешь? Вот бы Маттис огорчился, если бы лошадь откусила мне три пальца!
Бирк побледнел.
— Этот хитрюга в самом деле пытался тебя цапнуть, когда ты ему давала хлеб?
— Спроси его, — хмуро ответила Рони.
Она с огорчением посмотрела на жеребца, который бесновался пуще прежнего.
— Хитрюга — хорошее имя для коня, — сказала она. — Так я его и назову.
Бирк рассмеялся:
— А теперь придумай имя для моего коня.
— Твой такой же бешеный, — сказала Рони. — Назови его Дикарь.
— Слышите, кони? — крикнул Бирк. — Теперь мы вам дали имена, тебя зовут Хитрюга, а тебя — Дикарь. Это значит, что отныне вы наши, хотите вы этого или нет.
Хитрюга и Дикарь этого не хотели, сомнений тут быть не могло. Они по-прежнему рвались и грызли ремни, и пена по-прежнему разлеталась во все стороны, но они не унимались, вскидывались на дыбы, били копытами, а их дикое ржание пугало зверей в лесу.
Жеребцы выбились из сил, лишь когда день стал клониться к закату. Они стояли, понурив головы, у дерева, лишь изредка оглашая лес печальным, негромким ржанием.
— Они хотят пить, — сказал Бирк. — Напоить их надо, вот что.
Ребята отвязали присмиревших коней, повели к озеру, там сняли с них ремешки и дали им вдоволь напиться. Кони пили долго. А потом, совсем успокоившись, стояли не двигаясь и глядели на Бирка и Рони покорными глазами.
— Мы их все-таки усмирили, — с гордостью сказал Бирк.
Рони потрепала своего коня по шее, заглянула ему в глаза и попыталась объяснить, что его ждет:
— Слушай, Хитрюга, раз я сказала, что поскачу на тебе, значит, так и будет, понял?
Она крепко ухватила Хитрюгу за гриву и вскочила ему на спину.
— А теперь пошел, Хитрюга, — скомандовала она и в тот же миг полетела через его голову прямо в озеро.
Когда она вынырнула, то увидела, что Хитрюга и Дикарь галопом мчались к лесной чаще и вскоре скрылись из глаз.
Бирк протянул Рони руку и помог ей выбраться на берег. Он это проделал молча, не глядя на нее. Так же молча вышла Рони из воды. Она отряхнулась — брызги обдали все вокруг — и громко рассмеялась.
— Все ясно, — сказала она. — Сегодня мне больше верхом не ездить.
И Бирк рассмеялся:
— Мне тоже!
Наступил вечер. Солнце зашло, сгустились сумерки, те особые весенние сумерки, которые даже под деревьями оставляют отблески дневного света и никогда не превращаются в глухую темную ночь. В лесу стало тихо. Дрозд больше не свистел, кукушка не куковала. Все лисята и зайцы забрались в норки, белки — в дупла деревьев, гадюка уползла под свой камень. Теперь ничего не было слышно, кроме мрачного уханья филина, но и филин тоже скоро умолк.
Казалось, весь лес уснул. Но лес тут же стал медленно пробуждаться, начал жить своей сумеречной жизнью. Все ночные обитатели леса зашевелились. Что-то зашуршало, задвигалось, зашипело и захлюпало во мху. Лохматые тюхи прокрадывались между стволами деревьев, черные тролли выглядывали из-за камней, серые гномы выскакивали из своих тайных подземелий и громко фыркали, чтобы напугать всех, кто попадется им на пути. А с высоких гор слетали злобные друды, самые страшные и мстительные из всех существ, населяющих сумеречный лес. Они казались чернее сажи на светлом фоне весеннего неба. Рони увидела их, и они ей решительно не понравились.
— Знаешь, — прошептала Рони, — здесь всякой нечисти куда больше, чем нужно. Я хочу домой, ведь я промокла до нитки, да еще вся в синяках.
— Ну и пусть, что до нитки и в синяках, — ответил ей Бирк. — Зато целый день ты была в самой сердцевине весны.
Рони задержалась в лесу слишком долго. Расставшись с Бирком, она стала думать, что сказать Маттису, как объяснить ему, что ей необходимо было провести весь день до позднего вечера в лесу — ведь она вдруг оказалась в самой сердцевине весны.
Но ни Маттис, ни Ловиса не обратили на нее никакого внимания, когда она вошла в зал. Там все были заняты другим.
На расстеленной на полу шкуре перед пылающим очагом неподвижно лежал смертельно бледный Стуркас с закрытыми глазами. Рядом с ним на коленях стояла Ловиса и перевязывала ему рану на шее. А остальные разбойники толпились вокруг и удрученно глядели на них. Только Маттис метался из угла в угол, словно разъяренный медведь. Он гневно рычал и изрыгал проклятия.
— А, эти мерзавцы из шайки Борки!.. Эти вонючие разбойники!.. Эти грязные бандиты! Ну, подождите, я доберусь до вас!.. Я вас так отделаю, что ни рукой, ни ногой не пошевелите!.. Со мной шутки плохи, негодяи!
Слов он больше не нашел, поэтому издал дикий рев и замолк, лишь когда Ловиса строгим взглядом указала ему на раненого Стуркаса. Маттис догадался, что бедняге трудно переносить шум, и взял себя в руки.
