рукой на стул, стоящий у стола.
– Ишь, чего удумали! Угадай, какую роль на этот раз нам предназначили.
Пилипенко только осталось пожать плечами.
– По новому приказу, мы должны будем обеспечить беспрепятственное прохождение ударной группировки фронта на глубину до ста километров.
– При дневном темпе, как всегда, двадцать пять – тридцать километров в день?
– Да не в этом дело. Мы ж не танковый корпус! Ну мост захватить – удержать, ну боевое охранение сбить… у нас даже броников не хватает, не говоря уж о том, что нет ни одного танка!
– Ну а что ты мне об этом сейчас говоришь? Надо было там возмущаться.
– Где – там?
– В штабе фронта, где ж ещё?
– Да ты что! Там генералов, как на шавке – блох. Меня там после первого моего писка по стойке «смирно» поставили и дышать запретили! Кто бы меня, майора, слушал-то, маршал Рокоссовский?
– Что-то я не понял. Рокоссовский же толковый мужик…
– Все мы толковые, когда спим зубами к стенке. Надо что-то решать. Дело здесь вот в чем. На нас свалили задачу развития успеха, сможем – не сможем, крайними жопами мы уже назначены. Поэтому всех собак будут вешать на нас, и нам нужно во что бы то ни стало добиться успеха.
– Что представляет собой операция фронта, хотя бы в общих чертах?
– Да как обычно. Артиллерией перемешают с землёй первую линию обороны немцев, те отойдут на вторую. Потом в бой пойдёт «бессмертная» пехота. Её прижмут к земле пулемётами. Пустят на неподавленную оборону танки, половину из них немцы сожгут. Но остальные прорвутся, и немцы, как обычно, побегут. А дальше – кто быстрее до следующего моста.
– И никакой фантазии?
– А какая фантазия? Позиционный фронт – этим все сказано.
– А мы при чем? Мы что, быстрее немцев бегаем?
– Вот и думай, чего хотел Рокоссовский? Сам говоришь, что он мужик толковый.
– Ну ладно, а если сделать так: первые снаряды, и немцы пошли во вторую линию окопов, сопроводить их пальбой до неё, а под прикрытием артподготовки мы занимаем первую линию. Потом мощный удар по второй линии, например, «катюшами»…
– Где их взять, фантазёр?
– Пусть предоставят, ведь это уже они нам срывают операцию… а в поддержку дают кого?
– Пока такого разговора не было.
– Проси танковую бригаду.
– Роте в усиление – танковая бригада?
– Да здесь задач – на дивизию, если не на корпус!
– Ладно, прорвёмся. – Чернышков отпустил Пилипенко спать, а сам засел за карту.
К утру план операции вчерне был готов.
Район западнее г. Трира. Ноябрь 1941 года
«Мессершмитт-109» с чёрным тюльпаном на фюзеляже уверенно шёл в покрытом кучевыми облаками небе. Эрих Картманн, ещё молодой, но бывалый пилот, которому удалось живым и невредимым проскочить десять боевых вылетов, впервые шёл ведущим, командиром пары. За ним летел новичок, Клаус Швайцер. Сам Картманн уже почти два месяца летал в русском небе, но только после сбития советского истребителя его заметили, а теперь он ведёт в бой молодого пилота. Эрих не любил в подробностях вспоминать свою первую победу. Вовсе не оттого, что она досталась ему дорогой ценой, а потому, что его интервью журналисту «Ангриффа» существенно отличалось от его доклада командованию, на что ему и указал командир истребительной группы.
На самом деле во время кутерьмы воздушной свалки он потерял ведущего и откровенно запаниковал, но, на его удачу, перед ним вынырнул из облака советский И-16, маленький бочкообразный истребитель, по которому Эрих успел дать пулеметно-пушечную очередь. И-16 и так уже дымивший, с разнесённым в клочья оперением, кувыркнулся, и этот момент заснял фотопулемет. Об этом Картманн честно рассказал командованию, и ему подтвердили победу.
Умолчал Эрих только о том, почему в часть он не прилетел на своём самолёте, а приехал на вездеходе пехотного полка, над позициями которого шёл воздушный бой. Командованию он не сказал, что его почти сразу же взяли в тиски три советских истребителя и потащили к себе на аэродром. Картманн с ужасом наблюдал, как приближается изрытая воронками линия фронта, но любые его попытки вывернуться из «коробочки» немедленно пресекались короткими, но точными очередями советских пулемётов, проходящими в сантиметре от кончиков крыла. И Картманн решился. Сбросив фонарь и отстегнув привязные ремни, он резким рывком направил самолёт вниз, а сам, оттолкнувшись ногами, выпрыгнул из кабины. Высоты полёта хватило для раскрытия парашюта, и через пару минут он уже топал к несущейся к нему машине пехотной части. Самолёт упал на нейтральной полосе, так что в его версию, что он был сбит, поверили. А журналисту Эрих напел, что он в тяжёлом бою, с крутыми виражами и петлями, свалил советского аса, героя СССР, но после этого на него навалилась целая советская эскадрилья, и его сбили, что тот радостно и опубликовал.
После этого какая-то невидимая рука понесла Эриха вверх. Не успел он налюбоваться на свою фотографию в «Ангриффе», как следом за этим приехал газетчик из «Фолькишер Беобахтер», а дальше – толпы представителей изданий поменьше. И Эриху поневоле пришлось строить из себя героя.
Сразу после взлёта пилоты четвёрки, в которую он входил, вволю наоравшись в эфир про «индейцев»,
