Картинка сменилась. Те же молодые люди осматривают помещение, напоминающее заброшенный склад. Окна заколочены, в щели между досками проникает искусственный свет, позволяющий разглядеть замусоренный пол и наслоения плакатов на стенах: забытые рок-группы и политические организации. «Дагон[12] восстанет вновь!» — гласил самый выцветший плакат. Кроме плакатов, стены были украшены рисунками: цветы, радуги и половые органы, женские и мужские. К исчерканному мелом полу в изобилии лепились свечные огарки. Генри не без гордости поглядывал по сторонам, Марк нервно расхаживал взад-вперед, а Чарльз, прислонившись к наделено запертой двери, что-то писал, хмурясь, в записной книжке.
— Сыро, воняет, и кто-то шуршит за стенами — надеюсь, это крысы. У меня есть ужасное подозрение, что я стою на использованном презервативе, но я боюсь поднять ногу и посмотреть. Генри, ты не мог найти ничего получше? Сколько с нас берут за эту помойку?
— Практически ничего, — заверил Генри. — Услуга за услугу, хозяин мне кое-что должен. Да здесь не так уж плохо… Нет, конечно, мерзко, но мы ведь не собираемся здесь жить.
— А что за история с хозяином? — поинтересовался Марк. — Не вмешается ли это в наши планы?
— История сомнительная, но беспокоиться не о чем. Я бывал здесь несколько лет назад, с девушкой. Джессика… как ее? Не помню. Хозяин сдавал этот его малоизвестным рок-группам, хиппи здесь тоже собирались… Следы наркотиков должны оставаться и сейчас. Не дышите глубоко и старайтесь не лизать стены.
— Честно признаюсь, Генри, мне такая мысль в голову не приходила, — сказал Чарльз. — Теперь, правда не желает отвязываться. И надолго мы здесь?
— Помещение снято целиком на десять дней. С запасом.
— И район не слишком фешенебельный. Никто не будет задавать лишних вопросов и совать нос не в свое дело, — заключил Марк, потирая руки.
— Что скажешь, Чарльз? Последнюю неделю ты не вылезал из библиотеки Майкла Скотта. — Генри оторвал от пола огарок. — Узнал что-нибудь интересное?
— Едва ли… В работе Бабалон нет ничего нового. В той или иной форме это существовало многие века. Многочисленные подробности в труде доктора Ди «Сигиллум Эмет», ну и, конечно, Бабалон упоминается в Откровении — в не очень хорошем смысле[13]. Мнения по этому вопросу противоречивые, но все сходятся на том, что предприятие крайне опасное. Сведений об успешном завершении ритуала нет.
— Они просто не знали того, что есть в моих письмах! Неужели мы бросим дело сейчас? В одном шаге от исполнения желаний?
— Решай, Чарльз, — сказал Генри, не обращая внимания на Марка. — Ты у нас мозговой трест.
— Черт с ним. Сделаем это, — ответил мой отец после паузы.
Не надо забывать, что все трое были тогда очень, очень молоды.
Картинка поменялась еще раз, показывая нам работу Бабалон. Специально отобранные фрагменты, разумеется, но все равно весьма впечатляющее зрелище. Долгий и непростой ритуал имеет целью призвать, удержать и воплотить номаду: не духа, не демона, но Могущественного и Владыку — живое олицетворение абстрактной концепции. В данном случае — любви, вожделения или одержимости. (Бабалон, надо сказать, имя очень древнее, и известные источники расходятся насчет его смысла.) Наша троица видела в нем исключительно орудие борьбы против властей, преграждающих путь прогресса, и других ретроградов. На пути к свободе молодые люди не собирались останавливаться даже перед насилием. Подобно всем фанатикам, они не видели здесь иронии, а случись увидеть, не придали бы значения: ведь они делали это ради величайшего добра, как им казалось.
Для всех троих работа Бабалон означала многодневный пост, непрерывные песнопения, круги и пентаграммы на полу, защитные заклинания и знаки на стенах, а также постоянное употребление священных настоев и наркотиков. Ритуальные танцы продолжались без сна и отдыха; вода из запасенных заранее бутылок исчезала в пересохшем горле, чтобы тут же выйти потом и высохнуть на просоленной коже. На шестой день силы участников подошли к концу: глаза покраснели, голоса охрипли, а руки тряслись так, что выводить знаки удавалось далеко не с первой попытки. Воняло испражнениями, но Генри, Марку и Чарльзу было уже все равно: из-за усталости, наркотиков, ритуальных танцев и песнопений сознание сдвинулось. Охрипшие голоса и усталые ноги понемногу выталкивали их на другой уровень реальности, где наконец они нашли то, что искали.
Или оно нашло их. Оно оказалось гигантским, неподъемным, но молодые люди не испугались. Они отступили на уровень физического существования, и оно последовало за ними — древнее женское начало, известное как Бабалон. При его приближении к молодым людям вернулись силы, разум обострился, и образ, действительно прекрасный и грозный, обрел форму и опьяняющую мощь.
Как раз в этот момент все провалилось. Отбросив в сторону создание, известное как Бабалон, в мир с нечеловеческим ревом ворвалось нечто гораздо более могущественное. Оно сумело обнаружить открывшийся просвет между уровнями бытия и пролезло в него вместо Бабалон. Номаде, при всей его мощи, пришлось отступить. Стены склада дрожали и прогибались, людей разбросало, как тряпичных кукол, знаки и пентаграммы предстали бессмысленной мазней перед лицом новой и неведомой силы. Нечто, изгнанное из материального мира в незапамятные времена, древнее и могущественное, дождалось своего часа и теперь возвращалось обратно. Что увидели незадачливые участники ритуала, осталось за кадром, но лица у них были как у детей, открывших, что в ночной тьме бродят настоящие чудовища. В следующее мгновение тварь прорвалась сквозь стены, уничтожила магическую защиту и вышла на просторы Темной Стороны.
Склад развалился, как и все окружающие постройки в радиусе трех кварталов. Развалины охватил гигантский пожар, в огне которого погибли многие сотни людей — никто не может сказать, сколько именно. Из обгоревших развалин спаслись только Генри Уокер, Марк Робинсон и Чарльз Тейлор. Кто-то позаботился, чтобы они выжили, но зачем? Потрясенные, они почти ничего не помнили. По счастью, никто не догадался, что они пытались сделать и чего в конце концов достигли. С течением времени память вернулась, но это не помогло: существо, пришедшее без приглашения, уже осело на Темной Стороне, а погибших ни объяснениями, ни извинениями не вернешь… В итоге они сочли за благо промолчать.
Довольно долго молодые люди ждали неприятностей, но миновали месяцы, и ничего не происходило. Может быть, все-таки обошлось, воплощение не завершилось и Могущественный не сумел укрепиться в физической реальности? Генри и Марк поздравляли друг друга со счастливым избавлением, но Чарльз сомневался. Дни напролет он просиживал в библиотеках, копаясь в старинных книгах, чтобы разобраться в происшедшем. Так и не разобравшись, он решительно заявил, что начальство следует поставить в известность о случившемся: гость может оказаться слишком опасным.
Для Генри и Марка это требование было неприемлемым. Загнанные в угол, они решили спасти свое будущее, свалив вину за катастрофу на Чарльза. Они распустили слухи, будто беда приключилась вследствие неосторожного эксперимента, который Чарльз поставил единолично и без соответствующей санкции. До официального расследования дело не дошло, но о карьере в системе властей пришлось забыть. Он ушел сам, не дожидаясь увольнения, но исследований не прекратил. Ради денег Чарльз брался за любую работу и с годами добился немалых успехов, но поисков истины не оставил, хотя и держал их в тайне.
Жизненные пути бывших друзей с тех пор разошлись. Каждый из них по-прежнему был убежден, что во всем виноваты другие. По мнению Уокера, например, попытка воплощения заведомо была слишком опасной. Не стоило и пробовать.
Марк тоже оставил казенную работу и со временем стал Коллекционером. В системе остался один только Уокер — делал карьеру и планировал реформы изнутри. Так проходили годы, а уже не слишком молодые люди построили себе новые жизни.
Вставной сюжет закончился, вновь возник интерьер «Плакучей ивы». Я с облегчением вздохнул: глядеть, как Уокер ухаживает за Сладкой Отравой, было куда приятнее. Настоящий джентльмен, мне бы так…
— Столько лет прошло, — ответил Уокер на вопрос, который мы пропустили. — Мы тогда были другими.
— Ты сумел выяснить, что же все-таки вам помешало? — Сладкая Отрава изысканно и деликатно поднесла чашку к губам.
