Отец улыбнулся своим воспоминаниям, и знакомый холодок волнения пробежал по его спине, словно ему предстояло повторить ритуал и слова присяги на том же месте еще раз.
Оказавшись на самой площади, отец, отвечая на расспросы дочери, как на детской олимпиаде, рассказывал об истории Кремля, о его древнем деревянном предшественнике и о том, как быстро, но с соблюдением военной хитрости и секретности возводились белокаменные стены и рылись тайные колодцы и секретные ходы к Москве-реке. О том, как позднее белокаменные стены были заменены кирпичными. Как изменялись башни, подчиняясь воле московских князей и мысли итальянского архитектора. Как позднее на башнях появились шатры, придавшие Кремлю практически современный вид. Рассказывал о его двадцати башнях, припоминая что-то интересное из истории каждой, и о стене с 1045 зубцами.
Отец и дочь медленно приблизились к входу в Мавзолей, вошли в открытые массивные двери и, повернув налево, стали спускаться вниз, стараясь держаться как можно ближе к стене лестницы, а затем и небольшого квадратного траурного зала. Тишина и проникающий в душу холод удивительно соответствовали торжественной атмосфере этого затемненного помещения, в центре которого возвышается почти невидимый стеклянный саркофаг с останками человека, идеи, поступки и действия которого сыграли решающую роль в судьбах миллионов людей в двадцатом столетии. Его телесного цвета лицо, грудь и руки эффектно выхватывают из мрака лучи небольших прожекторов, остальное тонет во тьме. Каждая деталь композиции тщательно продумана и выверена, в целом создается впечатление, что посетители видят перед собой спокойно спящего человека.
Можно по-разному относиться к Ленину и его взглядам, но ему трудно отказать в прозорливости, политическом чутье, знании людей, умении находить парадоксальные выходы из сложнейших ситуаций, а потом в один момент менять свое мнение на противоположное и опять увлекать за собой людей.
Дочка внимательно вглядывалась в лицо давно умершего человека, сохраненное для потомков трудами профессора Збарского, его коллег и последователей. Уникальный, не имеющий аналогов в современной истории эксперимент, который непрерывно продолжается вот уже три четверти века, позволяет людям самых разных убеждений воочию увидеть предмет своей ненависти или поклонения. Все зависит от точки зрения, идеологической приверженности, воспитания и множества других причин. Одно можно сказать с полной уверенностью: этот политический деятель и при жизни, и после смерти никого не оставлял и не оставляет равнодушным.
Для людей вообще очень важны наглядность и форма: увидев реальную оболочку того, кто создал ставшую чуть ли не новой религией теорию, его последователи в еще большей степени проникались уверенностью в ее справедливости, более полно и глубоко понимали мысли и дела этого великого революционера. И тогда на уровне подсознания происходила идентификация учения с личностью формально умершего, но идеологически все еще существующего человека, а параллельно идентификация его объемной, трехмерной формы – с тем, что мы о нем знаем.
Ведь когда мы смотрим на плоский рисунок или портрет человека, то, кроме лица, запечатленного в один из моментов его жизни, мы ничего не видим. Нам необходима кинограмма, некая галерея портретов, чтобы представить эволюцию этого человека во времени, с детства начиная и кончая старостью. Тогда будет легче совместить этот видеоряд с теми поступками, которые человек совершал в процессе постепенного перехода от одного периода своего существования к другому.
А здесь мы видим
Еще один лестничный пролет, и дочь с отцом вышли из Мавзолея, свернув на дорожку, бегущую мимо ряда памятников на фоне красной кирпичной стены с табличками на месте захоронений праха выдающихся деятелей Советского государства. Аккуратно подстриженные голубые елочки контрастируют с мрамором дорожки и красным цветом стены.
Такие же аккуратно подстриженные голубые елочки расположились около строгого невысокого здания в глубине большого парка за высоким бетонным забором со всем возможным набором предупредительной электроники. Микроавтобус мягко затормозил около дверей, которые, словно по волшебству, сразу же открылись и пропустили внутрь небольшую группу молодых людей, которые проследовали в достаточно небольшой зал и выстроились в ряд перед встречавшими их более старшими по возрасту мужчинами. И вновь красные папки и текст присяги со знакомыми словами и подпись в строгой ведомости под строгим взглядом контролирующего офицера. Короткое напутствие, и тот же микроавтобус, мягко шурша покрышками, выкатывается за массивные ворота и, плавно набирая скорость, растворяется в потоке машин на трассе…
Дочка спрашивает о тех людях, чьи имена высечены золотом на мраморе досок. Отец может рассказать ей только о тех, о ком знает сам, и только то, что описывается с помощью небезызвестного термина «в части, касающейся…».
Дорожка заканчивается недалеко от Спасских ворот. Пройдя мимо Лобного места, отец с дочерью направляются мимо знаменитой церкви Покрова, что на рву, которую все москвичи называют собором Василия Блаженного – в честь местночтимого святого, похороненного в пристроенной к храму усыпальнице, – в сторону спуска, также именуемого Васильевским, постепенно спускаясь с высоты Красной площади на уровень обыденной, повседневной жизни.
Третий раз тот же текст присяги звучал на военном плацу, когда выпускники военной кафедры совершали формальный ритуал, без которого, как им заявили, дипломов никто не получит. Все выглядело формально и несколько суетно. Строгость была чисто внешней, а голоса присяги заглушал рев двигателей взлетающих и приземляющихся учебных истребителей и бомбардировщиков. Когда все закончилось, создалось впечатление, что «оптичили» еще одно мероприятие. Все поколонно направились в столовую, а затем занимались по обычному распорядку дня военного лагеря.
Сборы приближались к своему апогею, когда одному из резервистов, распорядок которого и без того отличался от такового всех остальных «партизан», пришла срочная телеграмма. Начальник хитрого отдела по-отцовски мягко, но строго побеседовал с молодым мужчиной в солдатской форме без погон и знаков отличия. Мягкий украинский говорок, словно аккомпанемент, сопровождал каждую фразу этого мудрого и умеющего на время абстрагироваться от армейских рамок человека.
– Полетишь завтра УБЛом в девять по нулям.
Утром группа старших офицеров и генералов удивленно смотрела на странно одетого молодого человека, в адидасовском костюме и дорогих хромовых сапогах, с вещмешком, и на его не менее колоритного сопровождающего, которые стояли неподалеку от взлетной полосы в ожидании подруливающего самолета. Еще большее удивление охватило
Затем были посадочная полоса истребительной дивизии, комичная сцена с дежурным одного из КПП, долгая дорога на пригородной электричке, которая кланялась каждому столбу, внезапный приезд домой, смена багажа и опять новая, теперь уже намного более дальняя дорога, новые встречи, новые проблемы, новые победы и поражения, вновь победы, и так без конца.
Кончилась брусчатка, а вместе с ней и гул шагов. Теперь отец и дочь шагали по обычному серому асфальту. Красная площадь осталась позади вместе с воспоминаниями об одной присяге, трижды принесенной одним и тем же человеком одной и той же стране. Фантастика да и только! А может быть, это просто одна из черт того абсурдного времени, в котором мы жили? Ведь формально уже нет той страны, которой мы присягали, а может, и той присяги тоже уже не существует? Может быть, от всего этого надо быстрей отказаться в угоду сиюминутной конъюнктуре и мимолетной политической выгоде? Но это каждый решает только сам, ведь свобода – это не просто осознанная необходимость, а осознанная необходимость
