– Но я не хотел бы беспокоить вас, когда придется вешать гамак.
– Не волнуйся.
– Но…
– Иди
Она встрепенулась и выпрямила позвоночник. А чего она испугалась в конце концов? Она видела братьев в ваннах во всех возрастах. Она приносила им полотенца, мыла им головы, даже купала Бойда, когда тот обжег себе обе руки. Конечно, ему было только десять, а ей шесть, но нельзя сказать, что она не видела мужчину раздетым. Под одной крышей с ней жили пять братьев.
– Джорджи…
– Иду, ради Бога… Я хочу сказать… – Она прошла за ширму. – Чем могу помочь… вам?
«О Господи, это не одно и то же». Он не был ее братом. Большой красивый мужчина, не имевший с ней никакого родства. Его кожа переливалась мокрой бронзой. Она обтягивала литые мускулы, кирпичные мускулы. Она могла думать о нем как о быке, но только потому, что он большой и широкий. Он действительно широк, но крепок. Она сомневалась в том, что в его теле было хоть одно мягкое место… за исключением, может быть, одного. Она покраснела, подумав об этом, и взмолилась, чтобы он не заметил этого.
– Что с тобой, черт возьми, парень?
Он, судя по всему, сердился на то, что она не подошла немедленно. Она опустила глаза в пол, самое безопасное место в этот момент, и надеялась, что выглядит нормально.
– Простите, сэр. Стараюсь быть расторопнее.
– Вижу. Подойди сюда.
Мочалка с мылом в ней уткнулась ей в грудь. Мыло упало на пол. Она схватила мочалку. Ее глаза превратились в большие дрожащие круги.
– Тебе дать новый кусок мыла, – спросил он. – Возьми. Подойди и помой мне спину.
Она опасалась, что он скажет что-нибудь вроде этого. Она не могла сделать это. Подойти близко к голой коже? Дотронуться? Как можно? «Но ты же мальчик, Джорджи, а он мужчина. Он не видит ничего плохого в том, чтобы попросить тебя натереть ему спину. Да тут и нет ничего плохого, ты же мальчик».
– Кепка мешает тебе слышать, да?
– Да, я хочу сказать, нет. – Она вздохнула. – Трудный день, капитан.
– Я понимаю тебя отлично. Ты успеешь все, если я не найду для тебя другого занятия после того, как ты помоешь мне спину.
Ну что ж, она помоет ему спину. А что делать? Может быть, она с него сдерет немного кожи, пока будет делать это.
Она взяла мыло и подошла к краю ванны. Он наклонился вперед. Так что перед ней предстала вся его спина. Длинная, широкая, мужская.
Она поймала себя на том, что смотрит, просто смотрит, любуется. И подумала, как долго она вот так стоит и смотрит. Наверное, недолго, потому что иначе он сказал бы что-нибудь в нетерпении. Черт такой.
Сердясь на него за то, что он заставил ее делать это, она обмакнула мочалку в воду и натерла ее мылом так, что хватило бы на десять тел. Все это она плюхнула ему на спину и стала тереть что было мочи. Он не говорил ни слова. Тогда на какое-то время она почувствовала себя виноватой, видя красный след своей работы.
Она ослабила давление, и гнев оставил ее. Она снова смотрела, удивляясь гусиной коже, которая появлялась, когда она касалась чувствительных мест, видела, как бронзовая кожа исчезает в мыльных пузырях и снова появляется, когда они лопаются. Мочалка была такая тонкая, что не ощущалась совсем, будто ничего не было между его кожей и ее пальцами. Она замедлила движения рук…
И вдруг это произошло. Еда, которой она наглоталась, ожидая, когда закипит вода в камбузе, стала жечь ей живот. Не было сомнений, что ее вот-вот начнет рвать. И снова вырвет в его присутствии.
– Я закончил, сэр. – Она протянула мочалку через его плечо. Он ее не принял.
– Не все, парень. Теперь низ спины.
Она опустила глаза в эту область. Она не могла припомнить, мыла она это или нет. Она начала быстро работать мочалкой, оставляя множество мыльных пузырей в воде… Она даже опустила мочалку на несколько дюймов в воду, к основанию спины, чтобы он не мог сказать, что она недостаточно тщательно выполняет свои обязанности. Но ей пришлось наклониться и приблизиться к нему настолько, что она чувствовала запах его волос и могла ощущать дух, исходящий от его чистого тела. Она даже не обращала внимания на его стоны.
Она старалась делать все так споро, что вдруг ударилась в стену спиной. Просто он быстро обернулся, чтобы посмотреть на нее. Жар в его глазах напомнил ей, где она находится.
– Простите, – забормотала она. – Я не хотел сделать вам больно. Обещаю, что больше не буду.
– Успокойся, Джорджи. – Он повернулся, уткнув голову себе в колени. – Это только небольшое… напряжение. Ты об этом ничего не знал. Ступай. Дальше я закончу сам.
Она прикусила губу. Мужчина разговаривал так, как будто ему было больно. Она должна бы радоваться, но по некоторым причинам не радовалась. Она почувствовала предостережение против… против чего? Сердце у него болит, что ли? Или она рехнулась?
ГЛАВА XVI
Джеймс трудился над вторым стаканчиком бренди, когда Джорджи вернулся в каюту. Он снова взял себя в руки, но находился все еще под впечатлением, как легко прикосновения невинной девушки возбудили его. Говорить об умных, хорошо разработанных планах не имело смысла. Он-то планировал, чтобы она подала ему полотенце, помогла облачиться в халат. Он думал посмотреть, как будут вспыхивать эти розовые щечки. Вместо этого он бы сам стоял, как дурак с пылающими щеками. Никогда в своей жизни он так не страдал от честной, откровенной реакции его тела. У него и времени-то не было. А тут, если бы она заметила, то могла бы подумать, не дай Бог, что он так реагирует на мальчиков.
Проклятье. Ну что такое? Ведь игра казалась такой простой. Преимущество на его стороне. Она между ветром и водой, как говорят, – очень неустойчивая позиция. Он хотел совратить ее своими мужскими формами, пока она не придет в такое возбуждение, что сбросит с себя кепку и позволит ему взять ее. Приятная фантазия, в которой он был бы невинным, ничего не подозревающим мужчиной, подвергшимся атаке со стороны своего каютного юнги. Он бы только повел себя как джентльмен, и сдался бы.
Но как бы все это произошло, если старый Джон Генри поднимает свою голову каждый раз, когда она проходит мимо? А если случится так, что она заметит это, девчонка сразу же подумает, что он обожает мальчиков, и никакого чувства, кроме отвращения, у нее это не вызовет. Проклятье, нужно было заставить ее признаться. Тогда бы у него не было никаких идей на этот счет.
Его глаза следили за ней. Она подошла к углу, выделенному для нее. Под мышкой она держала мешок, а гамак висел у нее на плечике. Мешок был слишком толст, чтобы держать в нем только необходимые для мальчика вещички. Наверное, там платье или даже два, а может быть, еще что-нибудь, что проливает свет на тайну, окружающую ее.
Он задал себе больше загадок в этот вечер. Конни обратил внимание на то, как она легко, чисто по- матросски, произнесла слово «кубрик». Так произносят его только те, кому очень близка корабельная жизнь, а она притворяется, будто совсем не знает корабельной жизни.
И еще она называет брата «Мак». Это доказывает, что шотландец не является ее родственником. Друзья и знакомые могут называть его «Мак», поскольку его фамилия Макдонелл, но члены семьи используют не сокращения от фамилии, а имя или его ласкательную форму, или иные домашние прозвища. Но у всех членов семьи фамилия Макдонелл. У нее есть еще брат, а то и два. Она упомянула о них, не думая. Так кто же для нее шотландец? Друг, любовник, муж? Господи, лучше бы у нее не было любовника. У
