веревку для каната, в который она уже вплела три другие. Она предложила свою помощь Маку, чтобы как- то убить время, но работала без интереса: плела с ошибками и не обращала на них внимание.
Мак, глядя на нее, покачал головой.
– О, да ты заболела. Ты, такая спокойная, со всеми согласная.
Это задело ее.
– Я всегда спокойная.
– Ну нет. С того момента, как ты решила плыть в Англию, ты вовсе не показала себя таковой. У тебя как будто заноза в заду, так ты загорелась этой идеей.
Теперь он привлек к себе все ее внимание.
– Ладно, – сказала она, – можешь не плыть вместе со мной. Я прекрасно могу добраться до Америки и без тебя.
– Ты отлично знаешь, что я никогда и никуда не отпущу тебя одну! Поэтому у меня нет выбора. Но я думаю, а не лучше ли запереть тебя?
– Может быть, и лучше.
Он услышал ее вздох и виновато шмыгнул носом.
– Вот опять ты спокойно соглашаешься со мной. И вообще, ты была какая-то странная всю неделю. Что, этот говнюк заставляет много работать на него?
Много работать? Она не могла бы этого сказать: половину из того, что поручал ей капитан и что она обязана была делать, она не делала.
Обычно он вставал и частично одевался сам, покуда не поднималась и она. Однажды она проснулась раньше и хотела разбудить его, но он повел себя так, будто она поступила неправильно. Она начала изучать его поведение – от его легкого подтрунивания до очень неприятных разговоров, которые воспринимались ею как наказание. В особую пытку превратилась для нее обязанность одевать его каждый день. Его комментарии, его манеры – все выглядело именно как пытка. И она проникалась уверенностью, что вот-вот заболеет на всю оставшуюся часть поездки.
Она надеялась, более неприятных вещей ей пережить не придется. Уже одна обязанность находиться рядом с ним была неприятна сама по себе, но одевать его, когда он к тому же в гневе… Правда, до этого не доходило. И никогда он не просил раздеть его перед купанием в ванне по вечерам.
Даже повседневные обязанности он не всегда заставлял ее выполнять. Он все еще требовал, чтобы она терла ему спину в ванне. Но два последних вечера он просил ее не беспокоиться с ванной и даже предложил ей помыться самой. Она, конечно, отказалась – не рискнула раздеться догола, несмотря на то, что он с уважением относился к знаку «не входить», когда она вывешивала его за дверью.
Бритье. Первое время она не понимала, отчего ей становится плохо. Она чувствовала себя так, словно что-то рвалось внутри ее живота. Если она брила его слишком долго, становилось совсем тяжело. Поэтому она старалась закончить бритье подбородка несколькими взмахами, подать ему полотенце и выбежать из каюты до того, как он попытается остановить ее, – выбежать с криком о том, что она вернется с завтраком.
Однажды она порезала его во многих местах, после чего он саркастически сказал, что лучше бы ему отрастить бороду. Так делали многие члены команды, включая и первого помощника, но капитан продолжал бриться каждый день, утром или днем. Только теперь он это делал сам.
Ни разу он не заставлял ее прислуживать за столом. Он ел прямо с подноса, который она ему приносила, и отмахивался от ее попыток разложить тарелки перед ним. Ни разу он не потревожил ее сон в середине ночи, хотя раньше и говорил об этом.
Как бы там ни было, у нее было очень мало работы и очень много свободного времени. Она проводила его в каюте, если оставалась в ней одна, или на палубе с Маком, когда каюта была занята капитаном, стараясь свести свое общение с лордом до минимума. Но в странности, с какой она себя вела, – даже Мак заметил необычную перемену в ней, полностью был повинен Джеймс Мэлори.
Неделя, которую она провела на корабле, казалась долгой. Она ощущала постоянное напряжение, теряла аппетит, сон. И все время ее тошнило – находилась ли она рядом с ним, встречалась ли с ним глазами, ощущала ли его долгий странный взгляд на себе… И, конечно, все время,
Она предпочла бы не обсуждать эту тему с ним – се саму приводили в смущение ее чувства. Но Мак смотрел на нее, ожидая ответа. Может быть, он хотел бы дать ей какой-нибудь совет.
– Физически работа не тяжелая, – признала Джорджина, глядя на канат, который плела. – Трудность в том, что прислуживаешь англичанину. Если бы это был кто-нибудь другой…
– А, понял, к чему ты клонишь. Тебе он настолько обрыдл, что ты хочешь удрать…
– Обрыдл? Что это?
– Ну, это верх неприязни, ставшей причиной твоего намерения уехать из Англии и не иметь дела ни с чем английским.
А теперь ты хочешь удрать от него. То, что он не просто англичанин, а еще и лорд, только усиливает твою неприязнь.
– Согласна, он так и ведет себя, – подтвердила она. – Он действительно лорд. Разве так ведут себя капитаны торговых кораблей? Он аристократ.
– Ну знаешь, все ведут себя по-разному. Но он действительно лорд, виконт, как я слышал.
– Прекрасно, – определила она и тяжело вздохнула. – Все правильно. Это делает мое положение все хуже. Проклятый аристократ. Не знаю, почему я сомневалась в этом.
– Относись к этому как к научному опыту, чтобы потом рассказать братьям.
Она слегка улыбнулась.
– Я всегда знала, что ты сумеешь подбодрить.
Он шмыгнул носом.
«Что же в действительности заставляет ее страдать?» Она в конце концов решила затронуть и эту тему.
– Ты когда-нибудь слышал, чтобы человек заболевал только потому, что приближался к чему-нибудь, Мак?
Его светло-серые глаза смотрели на нее с удивлением.
– Заболевал как?
– Ну, заболевал. Понимаешь, тошнота.
– А, понял. От пищи. Мужики чувствуют себя плохо после обильной выпивки.
– Нет, ни когда в тебе что-то уже не в порядке. А само по себе. Я хочу сказать, что ты чувствуешь себя хорошо, но до тех пор, пока не приблизишься к определенному предмету.
Он снова удивился:
– Определенному предмету? И ты хочешь сказать, что тот предмет делает тебя больной?
– Я не сказала, что меня.
– Джорджи!
– Ну ладно, – сдалась она. – Это – капитан. Половину времени, которое я провожу возле него, мой желудок болит.
– Только половину?
– Да. Это происходит не каждый раз.
– И ты действительно чувствуешь себя плохо? Тебя тошнит? Тебя рвало?
– Однажды, да, но… ну это было в первый день, когда я только обнаружила, кто он. Он заставил меня есть, а я так нервничала и так плохо себя чувствовала. У меня было такое плохое настроение. С того момента я все время переживаю чувство тошноты, но меня больше не рвет.
Мак подергал рыжую щетину, покрывавшую теперь его подбородок, обдумывая ее слова. То, что он понял, решил ей не говорить. Она ненавидела капитана настолько, что он особо привлекал ее внимание, она чувствовала к нему влечение, но, будучи неопытной девушкой, сексуальное желание по ошибке принимала за тошноту.
В конце концов он сказал:
– Может быть, это запах его одежды, девочка, или мыла, которым он пользуется? Или, может быть, он
