– Тебе и Камерон нравился. Ты сама не знаешь, чего тебе хочется.
– Но я не она, Уоррен.
Он поглядел вдаль, вспомнив женщину, которая так дурно обошлась с ним, единственную, кто мог изменить его отношение к женщинам, но Джорджина схватила его лицо руками и повернула к себе, заставляя его посмотреть ей в глаза.
– Я люблю тебя, Уоррен, и знаю, что ты хочешь сделать так, чтобы мне было хорошо, но здесь ты должен мне поверить. Малком был моим детским увлечением. Джеймс – моя жизнь. Он – единственный, кто мне нужен, единственный, кто мне всегда будет нужен. Не пытайся больше удерживать меня и разлучать меня с ним.
– А он согласится пойти на попятную и разрешить нам встречаться с тобой? Ты знаешь, именно это требуется от него. Если он не отречется от своих слов, мы никогда больше не увидимся с тобой.
Она улыбнулась, понимая, что, наконец, повлияла на него, что теперь вопрос лишь в том, разрешит или не разрешит Джеймс им видеться.
– Уоррен, он любит меня. Ты ведь слышал. Остальное я возьму на себя, но только разреши мне самой позаботиться. Ты лишь испортишь все дело.
– Ладно, – ответил он с вымученной благосклонностью, – Бог с тобой, делай что хочешь!
Она радостно вскрикнула и крепко прижалась к нему, но тотчас отпрыгнула и… в ту же секунду оказалась в объятиях каменной стены.
– Так ты любишь, любишь меня?
У нее не было времени изумляться, как именно он очутился на шканцах. Несколько громких стонов с нижней палубы рассказывали об этом. Ее уже не волновало, слышал ли он ее разговор с братом. Она просто наслаждалась тем, что крепко прижимается к нему, и чтобы это продолжалось, еще крепче обвилась руками вокруг его тела.
– Ведь ты не станешь ругать меня на глазах у моих братьев?
– Я и не собирался, малышка.
Но улыбки не было на его лице, и он не был намерен задерживаться тут. Она задохнулась, когда он сжал ее в своих объятиях, и почувствовала, как он уводит ее прочь.
– Было бы гораздо лучше, если б это не выглядело так, будто ты силой уводишь меня, – сказала она ему.
– Но я все же увожу тебя, моя дорогая девочка.
Ну, будь что будет. Она и не надеялась, что все пойдет как по маслу.
– Ну хотя бы пригласи их пообедать.
– Это еще с какого черта?
– Джеймс!
Глухое рычание прозвучало где-то у него под кадыком, но он остановился и оглянулся. Лишь Дрю смотрел на него, Уоррен глядел куда-то в сторону.
– Черт бы вас побрал, вы все приглашаетесь к нам на обед!
– Боже всемогущий, – промолвила она, когда они снова двинулись, – неужто нельзя было хоть чуть-чуть повежли…
– Заткнись, Джорджи! Скажи спасибо, что хоть так.
Она поморщилась, всей душой желая, чтоб он не был столь откровенен. Но, может, и хорошо, что он с ней откровенен. И все-таки он сделал первую уступку, хоть и со страшным скрипом, но как бы то ни было, начало положено.
– Джеймс.
– Мм-м?…
– Ты стал покладистее.
Одна из его золотистых бровей изогнулась, когда он посмотрел на нее сверху вниз.
– Стал, стал. Да? Стал покладистее?
Она медленно провела пальцем по его нижней губе:
– Ста-ал.
Он остановился прямо тут, на пристани, когда до кареты было еще далековато, и начал целовать ее. Как они добрались до дома, Джорджина уже не помнила.
ГЛАВА XLVII
– Джеймс, не пора ли нам спуститься в гостиную? Экипажи подъезжали к дому вот уже в течение целого часа.
– Это все мои родственники стремятся к случаю доказать свою преданность. Надеюсь, твои не найдут дорогу к дому.
Она обернула вокруг пальца один из своих золотых локонов и мягко заметила:
– Кажется ведь, ты уже начал избавляться от своего трудного характера?
– У меня всегда был легкий характер, любимая. Но ты до сих пор не убедила меня в том, что я должен простить твоих братьев.
Ее глаза вспыхнули, и вспыхнули еще больше, когда он перекатился по кровати и вновь оказался над нею. Гнев, который только-только стал разгораться, мгновенно угас, когда Джеймс накрыл ее своими объятиями.
И все же она напомнила ему:
– Ты не забыл, что пригласил их на обед?
– Нет, не забыл, но это дом Тони, а он запросто может выставить их отсюда взашей.
– Джеймс!
– Ну, в чем ты хочешь меня убедить?
Этот ужасный человек издевался над нею, и ей не оставалось ничего другого, как платить ему тем же.
– Ты невозможный. Никогда бы не подумала, что тебе может нравиться так вести себя.
– Но ты вела себя так… Вот и я.
Он повел губами по ее шее, и она засмеялась. Губы двинулись дальше и стали ловить один из ее обнаженных сосков, впились в него, стали целовать, и она почувствовала, как вся наполнилась страстным желанием. Руки ее обвились вокруг его тела, она вся отдалась наслаждению им, всем им, каждой его клеточкой.
– Джеймс… Джеймс, еще раз скажи мне.
– Я люблю тебя, девочка моя дорогая.
– Когда?
– Что когда?
– Когда ты понял, что любишь меня?
Его губы слились с ее губами в глубоком волнующем поцелуе, и лишь потом он ответил:
– Я всегда знал это, любовь моя. Иначе зачем же я женился на тебе?
Осторожно, боясь испортить минуту наслаждения, она все же напомнила ему:
– Но ведь тебя заставили жениться на мне.
Он поцеловал ее еще раз, усмехнулся и сказал:
– Не совсем так, Джорджи. Это я заставил твою семью заставить меня жениться на тебе.
– Что-что?
– Ну, дорогая…
– Джеймс Мэлори…
– Конечно, а что еще, черт возьми, мне оставалось делать? – воскликнул он, теряя терпение. – Я никогда не собирался сковывать себя никакими узами. И весь мир знал это. Скажи мне, как я мог изменить себя? Но я вспомнил, как этот шалопай, которого моя племянница называет мужем, дал окрутить себя, и подумал, что его пример может послужить и мне на пользу.
