слыхали, не говоря уж о том, чтобы иметь его в запасе.
— Извини, — уныло пробормотала она.
— Держи в руке, но не пей, — только и сказал Кольт, когда перед ней поставили стакан виски.
Джослин взяла стакан, развернулась и, небрежно облокотившись на стойку — она видела, так сделал один парень, — принялась изучать обстановку. Кольт остался сидеть спиной к залу, но видел в висящем перед ним зеркале все, что происходит сзади. Джослин предпочла наблюдать за всем непосредственно.
Салун был не очень большим, примерно величиной с самую маленькую гостиную Флеминг-Холла. Помимо безвкусной картины, на которую она старалась не смотреть, на стенах висели и другие любопытные вещи: голова оленя, побелевший череп какого-то крупного животного, старое оружие и задняя часть бизона — тут Джослин дважды моргнула.
Здесь играли в рулетку, фараон, покер, но все это не мешало посетителям предаваться основному занятию — выпивке. Буквально за несколько минут она услышала такие выражения, как «змеиный яд», «лак для гроба», «красный динамит», «тарантуловый сок» и «моча пантеры», и предположила, что так называют виски. Она совсем уж было собралась попробовать глоточек, желая узнать, действительно ли этот напиток заслуживает столь колоритных названий, но одного взгляда на Кольта, по-прежнему наблюдавшего в зеркало за происходящим, хватило, чтобы отказаться от этой идеи.
Народ тут был разношерстный: золотоискатели, игроки, бизнесмены, ковбои, бродяги. Одни мужчины. Поэтому Джослин несказанно изумилась, когда наконец заметила женщин, сидящих возле некоторых столов.
Их здесь называли «веселые крошки». Впрочем, она услышала и пару-тройку других словечек в их адрес, далеко не столь милых. Очевидно, с этими дамами можно было не только пить и танцевать. Но, на взгляд Джослин, единственное, что отличало их от остальных женщин города, — накрашенные лица и платья. Их туалеты были сшиты с претензией на французскую моду. Джослин видела такой фасон в одном из журналов мод, хоть и не припоминала, чтобы лиф был так глубоко вырезан спереди. Но когда одна из женщин встала, Джослин поняла, где кончается сходство с модной моделью. У платья отсутствовала юбка. Точнее, то, что можно было назвать юбкой, едва доходило до середины бедра. Не икры, а именно бедра, выставляя на всеобщее обозрение длинные ноги в шелковых чулках с яркими, кричащими полосками.
Джослин спохватилась, что опять глазеет с открытым ртом, и поспешила закрыть его. Что ж, она хотела острых ощущений — она их получила. И если уж здесь женщины так вызывающе одеты, то как же они. Господи помилуй, выглядят в борделях? Неудивительно, что Кольт так воспротивился идее посетить бордель.
— Есть проблемы, мистер?
Джослин аж застонала. Ведь Кольт предупреждал, что нельзя ни на кого пристально смотреть, а вот теперь этот, похожий на медведя, мужчина чем-то сильно недоволен. Но она не могла припомнить, чтобы вообще на него смотрела. Она перед этим его даже и не видела. Может, он не к ней обращается?
— Я задал вопрос, мистер.
Джослин поняла, что обращаются действительно не к ней, а к Кольту. Взглянув на Кольта, она заметила, что он в зеркало наблюдает за «медведем». Ну вот, ей запрещал, а сам уставился. А «медведю», которому тоже хорошо видно зеркало, это определенно не нравится.
Но Кольт даже не подумал отвечать. Он даже не пошевелился, словно оцепенел. Ни один мускул его тела не дрогнул.
— Вот дерьмо, да ты же полукровка! — услышала Джослин и тоже оцепенела. — Кто, черт побери, тебя сюда пустил?
Джослин ждала, что уж сейчас-то Кольт точно обернется и велит этому мерзкому созданию убираться. Господи, ну зачем он носит эти косички, да еще и замшевую рубашку с мокасинами? Носил бы что-нибудь одно, никто бы и внимания не обратил. Кое у кого из присутствующих здесь мужчин волосы еще длиннее, чем у Кольта. А у парня, сидящего слева, тоже замшевая рубашка. Мокасин, правда, нет ни на ком. Но все это вместе на одном человеке равносильно вывеске, на которой большими буквами написано, кто он такой. Кольт словно сознательно напрашивается на неприятности! А если так, то почему тогда он не оборачивается, раз получил, что хотел?
— Я с тобой разговариваю, полукровка!
С этими словами «медведь» поднялся со стула. Он и вправду был огромен, с лохматой каштановой гривой, переходящей в косматую бороду с усами. Револьвера у него не было и, судя по всему, его не очень беспокоило, что Кольт вооружен. Однако на поясе у него висел кнут, означавший, должно быть, род занятий этого человека: погонщик скота или кто-то в этом роде. Перегонщик скорее всего, которому предстоит вести скот через перевал. Джослин пожалела бедных животных, поскольку от этого человека так и разило злобой и жестокостью. А Кольт все молчал.
— Может, тебя надо подстегнуть, чтобы привлечь твое внимание? — предположил «медведь».
Джослин ахнула, увидев, как плеть, раскручиваясь, ложится на пол. Нет, он не посмеет! Однако остальные, судя по всему, думали иначе. Они повставали и отошли подальше к стенкам. Ближайшие к стойке столы тоже опустели. Кто-то даже схватил ее за шиворот и оттащил в сторону. А Кольт все не поворачивался.
Когда Джослин сумела высвободиться из рук своего непрошеного защитника, щелкнул кнут. Она увидела, что на спине Кольта, там, куда пришелся удар бича, лопнула замша. Ее охватил неописуемый ужас. Этот подонок все-таки сделал это, стегнул Кольта, чтобы привлечь к себе внимание. Но желаемого результата не достиг. К вящему изумлению Джослин и всех присутствующих, Кольт даже не пошевелился. Ни словом, ни жестом он не показал, что ему больно. А удар был, несомненно, болезненный. Звук бича прозвучал, как выстрел.
"Медведь» тоже удивился отсутствию реакции со стороны своей жертвы, но лишь на мгновение. Он посмотрел в зеркало на лицо Кольта, и его маленькие глазки превратились и вовсе в щелки.
— Твоя морда мне знакома, полукровка. Может, ты уже достал меня однажды, а я был слишком пьян, и теперь не могу вспомнить? — И тут он заорал:
— Отвечай, ты, помесь!
В воздухе снова свистнула плеть.
— Нет! — задохнулась Джослин, когда второй удар обрушился на Кольта, и рванулась вперед, но чья-то сильная рука удержала ее за плечо.
— Не вмешивайся, паренек. Это всего лишь вшивый метис.
И тут Джослин перестала мыслить здраво. Она ничего не понимала, ей были совершенно недоступны предрассудки, позволяющие говорить такие вещи. Ее поражало безразличие, с которым окружающие стояли и смотрели, вместо того чтобы вмешаться и положить конец этому безобразию. И уж совсем она не могла понять, что произошло с Кольтом. Почему он молчит и терпит все это. Она же терпеть больше не намерена.
Повернувшись к держащему ее за плечо парню, она выхватила у него из кобуры револьвер прежде, чем тот успел сообразить, что происходит. Оружие оказалось длинноствольным и громоздким. Джослин пришлось положить ствол на руку, но и так она не была уверена, что сумеет попасть. С револьверами она не очень-то умела обращаться.
Но «медведь" — то этого не знал.
— Ударите его еще раз, сэр, и мне придется пристрелить вас. Стоявшие позади нее и позади «медведя» расступились. Да, ей, несомненно, удалось привлечь внимание монстра, если не сказать больше. И спокойнее от этого ей не стало. Джослин быстро глянула на Кольта, но тот, черт бы его побрал совсем, даже зная, что она вмешалась, продолжал сидеть неподвижно. Он что, действительно полагает, что она сумеет сама вытащить их обоих из этой ситуации?
— Это ты мне сказал, парень? — поинтересовался «медведь». — Надеюсь, ты не так глуп.
Она слегка вздрогнула, когда он подтянул к себе плеть. Угроза была очевидной, жест предельно ясен. Если она не опустит револьвер, он отходит кнутом ее.
У нее вспотели ладони. Лишь со второй попытки ей удалось взвести курок. В гробовой тишине щелчок прозвучал особенно громко. А «медведь» разозлился еще сильнее, настолько, что ему стало наплевать, что она целится в него.
— Ах ты, маленький говнюк! — прорычал он. — Пшел вон, или я тебя в клочки порву.
— Почему бы тебе не отвалить самому, Пратт? — выкрикнул кто-то. — Это же еще сосунок.
— Тоже кнута захотел?! — рявкнул «медведь».
— Может, хватит на сегодня, Пратт? — раздалось из другого угла.
Джослин начала было успокаиваться, но тут поняла, что «медведь» разъярился еще больше, не получив поддержки присутствующих, и его ярость направлена на нее.
— Черт бы побрал твоих защитничков! Брось или стреляй!
Он не оставил ей выбора, потому что замахнулся и собрался хлестнуть по ней. Джослин нажала на курок — и застыла от ужаса. Выстрела не последовало. Она схватила незаряженный револьвер!
Дикая радость, отразившаяся на лице Пратта, говорила о многом. За свое нахальство она сейчас поплатится кровью и претерпит при этом немыслимую боль. Сознание этого парализовало ее настолько, что она даже вскрикнуть не могла, не то что уклониться, когда увидела летящий на нее конец плети.
Но звук оказался страшнее удара — Джослин ничего не почувствовала. Хоть сердце у нее и замерло, боли она не ощутила. Зато уловила запах пороха, увидела медленно оседающего на пол Пратта и поняла, что ее кто-то спас, что она слышала выстрел, а не удар кнута.
На сей раз она не пришла к автоматическому выводу, что ее спас Кольт, и это можно было легко понять. В конце концов он позволил делу зайти слишком далеко. И тем не менее именно из дула его револьвера вился дымок. Именно с его глазами она встретилась, когда пошатнулась от облегчения. В ту же минуту Джослин пришла в бешенство.
Но внешне это никак не проявилось. Она медленно повернулась, не глядя, сунула
