В золе еще тлели угольки, и юноша без труда раздул огонь. Потом сел перед очагом, спиной к страшному Роко, поставив у ног горшок с оленьим мясом и горшок с салом. Еще недавно, подобно другим подросткам, в который раз он перекапывал снег вокруг землянки в напрасных поисках обглоданных, но еще годных для варки костей и, возвращаясь с пустыми руками, с тоской глядел в исхудалое лицо матери — может быть, она раздобыла хоть что-нибудь из еды? Но мать могла предложить сыну только горькую кашицу из толченой разваренной сосновой коры.
А сейчас он хозяин больших запасов пищи. Но к радости примешивалась неведомая прежде забота. Мать сказала: 'Сделай так, чтобы духи явились к тебе'… Но он даже не знает, чем их приманивать, как с ними говорить. Верно, они очень страшные, эти духи.
Льок через плечо покосился на горбатого Роко. Тень юноши падала на свисающую со стены размалеванную шкуру. Когда угли в очаге вспыхивали, тень колебалась, и казалось, что Роко то поглядывает на свет, то прячется. Рука его была поднята, будто он грозил Льоку. Юноша поскорей отвернулся и подвинулся ближе к огню, доброму покровителю людей.
То глядя на раскаленные угли, то закрывая воспаленные от дыма глаза, Льок думал все об одном — как быть? Скоро охотники соберутся на большой промысел. Как помочь сородичам?
Кто как ни Роко, Друг охотников, может послать удачу? Вот если бы Кремень попросил его на охотничьем языке, известном лишь посвященным! Роко сам великий охотник, он не отказал бы своим собратьям в помощи!
Но как это сделать? Кремень, как и другие люди стойбища, не должен входить в землянку колдуна.
'Не повесить ли шкуру с изображением Друга на Священную скалу?' подумал Льок, но тут же вспомнил, что ни одну вещь нельзя выносить, а затем вносить в землянку — вместе с вещью в жилище колдуна могут проникнуть насланные по ветру злые наговоры колдунов из дальних стойбищ.
Взгляд Льока, задумчивый и рассеянный, остановился на кучке речной гальки, лежавшей под колодой, в которой полагалось спать колдуну. Здесь были маленькие и большие камешки, круглые и плоские. Рядом с ними аккуратно разложены куски гранита с заостренными концами. На груди у Льока висел обернутый в бересту один из таких гладышей, на котором выбит замысловатый рисунок, оберегающий от болезней. Когда прошлой зимой Льок захворал, старый колдун снял с его шеи ремешок с оберегом и выбил на другой стороне гальки еще один рисунок. Зажав кусок гранита в кулак, он приставлял его острым концом к гладышу, а по тупому ударял тяжелым камнем. На гладкой поверхности гальки появлялась белесая точка, колдун чуть передвигал острие гранита и вновь ударял по нему. Вскоре на камешке забелел двойной круг. Круг, да еще двойной, означал крепкую ограду. Так колдун хотел защитить Льока от злых духов и болезней.
Вспомнив колдуна, Льок припомнил и другое, совсем было им позабытое. Недалеко от стойбища, в лесных чащобах, укрыто озеро с маленьким островком посредине. Неглубокая речушка соединяла это озеро с рекой Выг. Когда-то оно было большим, но потом начало пересыхать и постепенно превратилось в болото, поросшее ржаво-красным мохом. Суеверные жители стойбища считали эту трясину окровавленным ртом земли, поглощающим всех — и людей и животных, — кто осмелится ступить на нее. Но Льок не верил этим рассказам. Как-то в детстве в поисках птичьих яиц ему посчастливилось, перепрыгивая по кочкам, благополучно пробраться на островок. Там оказалось множество гнезд, и Льок вернулся в стойбище сытым и довольным. С этого времени каждый год весной, когда птицы откладывали в гнезда яйца, он прокрадывался к этому островку.
Там у него было любимое место — пологая из красного гранита скала, уходившая в воду. Льок нередко подолгу лежал на скале, словно ящерица, греющаяся на солнце.
Однажды он забрался на островок поздним летом и, по обыкновению, пошел к скале. Вода, скрывавшая веснами большую часть скалы, теперь спала. Льок вскрикнул от удивления — на красном граните белел рисунок рыбы. Она изогнулась, словно семга, скачущая через камни порогов, когда она поднимается вверх по течению, чтобы метать икру. Льок наклонился и потрогал изображение рыбы пальцем. Поверхность рисунка была шероховатая из-за мелких выбоинок, потому-то она казалась матовой, хотя вся скала ослепительно блестела под лучами солнца.
Юноша очень удивился — кто мог сделать рисунок семги? Спросить у кого-нибудь из жителей стойбища он не смел. Сюда, на этот остров, привозили на вечное изгнание тех, кто нарушил обычай племени. Никому из сородичей не разрешалось приходить сюда.
Сейчас в голове Льока все соединилось в одно: неизвестно откуда взявшийся рисунок семги, колдун, который выбивал узор на голыше-обереге и изображение Роко на шкуре. Льок даже вздрогнул, так его поразила новая догадка. Неведомый сородич, верно, приманивал к островку семгу ее изображением на камне! Он колдовал! Льок тоже так сделает, только еще лучше. Он выбьет на Священной скале фигуру Роко. Тогда сами охотники смогут просить об удаче своего друга.
И вот на Священной скале, где издавна собирались колдуньи, вскоре послышался равномерный стук камня о камень. На поверхности ярко-красного склона, сглаженного ледником до блеска, сначала появилась голова Роко, потом большой горб.
Льок изредка вытирал рукавом выступавший на лице пот. Руки немели от усталости, но он продолжал выбивать на твердом камне одну ямку за другой. Вот уже появилось туловище… Нога с огромной ступней…
С каждым ударом все яснее вырисовывалась фигура Друга, совсем такая же, как на оленьей коже. Роко смотрел в сторону реки, почти круглый год кормившей стойбище.
— Пусть Главный охотник потребует, чтобы Друг вызвал из глубины моря в воды Выга много-много жирной семги, — бормотал Льок, сжимая кусок гранита. — Пусть ее наловят столько, чтобы хватило в запас на зиму.
Когда от усталости рука совсем онемела, Льок поднялся и, отступив на шаг, задумался — какими изобразить уши у Роко: длинными, как рассказывают старики, или короткими, как у всех людей.
Вдруг где-то поблизости раздался крик:
— Он осквернил Священную гору! Горе нам! Горе!
На том месте, где скала уходила под заросли вереска, стояла Лисья Лапа и в ужасе трясла руками. На блестящей поверхности камня белели очертания ненавистного колдуньям горбуна! Как совершать теперь древние обряды, когда со скалы на колдуний будет смотреть Роко, покровитель мужчин и заклятый враг женщин? Льок навсегда лишил мудрых старух их заповедного места колдований… Ничего хуже этого не могло случиться!
Рядом с Лисьей Лапой стояли другие старухи, а позади всех — Белая Куропатка, которую они привели, чтобы обучить обрядам колдовства. Снизу от реки, спотыкаясь, бежали женщины. Они шли за водой, когда раздался крик старухи.
— Льок осквернил Священную скалу! Льок погубил всех нас! — хором вопили за Лисьей Лапой старухи.
Мать Льока молчала. Несчастье казалось ей таким же страшным, как и всем другим женщинам. Но поправить сделанное нельзя, остается только одно — поскорее придумать, как отвести беду от сына.
— Смерть тебе, погубитель! — крикнула Лисья Лапа и, не помня себя от ярости, шагнула к Льоку.
Теперь юноша и сам испугался того, что сделал, но он хорошо знал, что ему несдобровать, если голос его не будет уверенным, а лицо спокойным.
— Не подходи! — громко сказал он. — Так велели мне духи. Тебе ли, женщина, восставать на Роко, покровителя охотников!
— Мы не знаем Роко! — закричала Лисья Лапа. — Наши духи сильнее!
— Если сильнее, пусть они прогонят Друга со скалы!
Главная колдунья замолчала. Сколько бы она ни трясла руками, но с камня не стереть того, что на нем выбито.
— Духи колдунов враждебны нашим, потому они и велели Льоку отнять у нас священное место, — наконец решилась вступиться за сына Белая Куропатка, — разве его вина…
Лисья Лапа быстро обернулась к женщине.
