смогу встать в ворота. Мне хотелось сказать, что мне жаль его, и жаль, что я сейчас в Коста-Рике, и жаль, что я так и не перезвонил ему после тех его сообщений, но он не понимал меня, потому что я не владел испанским. Я все надеялся, что мне на помощь придет Лара.
Но вместо нее появились пришельцы. Они прибыли, как и говорил Ханс Блисс, окруженные волнами эмоций: радости, любви, идеального взаимопонимания и всеведения, по-это сразу стало неважно, что Соркен не помнит английского, а я не умею говорить по-испански. Мы наконец просто взяли и поняли друг друга. А потом инопланетяне подхватили Соркена и забрали с собой.
Я вцепился в раму ворот и держался что было сил. Почему-то я был уверен, что они вернутся за мной. Я не хотел лететь с ними, пусть даже их планета была прекрасна, невероятно прекрасна, и они сами были еще прекраснее, чем говорил Блисс. Меня окатила волна тепла и какого-то инородного восторга, и тут я проснулся, потому что Наоми хлопала меня по плечу. У нее была тарелка с едой. Завтрак.
— Прекрати мычать про прекрасное, — сказала она. — Ладно? Охотно верю, что оно прекрасно, что бы это ни было. Я врубилась, ага? Вот черт, Дорн, ты что, кончил во сне? Я прямо в смущении, фу, гадость! Пойду-ка я отсюда и позавтракаю где-нибудь в другом месте.
Лучше бы я умер. Но вместо этого я незаметно переоделся под одеялом, сходил за своим завтраком и вернулся. Наоми сидела, уткнувшись в книгу.
— И не надо воротить от меня нос, — сказал я. — Что тут такого, с парнями иногда случается.
— С девушками тоже, — заметила Наоми. — Только не подумай, я вовсе не намерена вести с тобой сексуально-образовательные беседы. Хотя, если верить тому, что говорят о современных американских школах, тебе бы не помешало.
— Можно подумать, в твои времена было намного лучше, — фыркнул я. — И не забывай, что мой отец врач. Я знаю все что надо и много чего еще. И скажи, что это ты делала вчера ночью? Ты разбудила меня, когда ложилась. Не могу точно сказать, когда это было, но поздно.
— Я в школу не ходила, училась на дому, — сказала Наоми. — Родители сами мне преподавали, хотели, чтобы у меня было преимущество перед сверстниками. — Глаза у нее покраснели.
— Что с тобой? — спросил я. — Ты не заболела? Все нормально?
— Думаю, да, — сказала Наоми и потерла нос стерильной салфеткой. — Вчера вечером я разговаривала с мамой. Она говорит, Вермонт все еще на военном положении, поэтому она не может навестить бабушку. А к телефону та не подходит. Наверное, плохи дела, да?
— Может, и нет, — возразил я.
Наоми промолчала.
— По крайней мере, у твоих родителей все хорошо, — сказал я.
Она кивнула.
— Так, — продолжал я. — Давай подберем тебе подходящую книжку. Что-нибудь бодрящее. Как насчет Наоми Новик?
Мы сидели рядом, она читала, а я думал о всяком разном. О Соркене. Об отце. О матери. О брате Стивене. Думал: то, что Стивену казалось при жизни забавным, мне таким никогда не казалось. Например, тот случай, когда он столкнул меня с лестницы. Я помню, он хихикал. А когда я в последний раз ездил к маме, все было по-другому. Он смеялся моим шуткам, нормально смеялся, а не так, будто я дебил. Мы опять поцапались из-за какой-то ерунды, я что-то сказал, и он рассмеялся. Хотел бы я вспомнить, что я сказал, из-за чего разгорелась ссора.
Наоми оторвала взгляд от страницы и обнаружила, что я смотрю на нее.
— Что тебе? — спросила она.
— Ничего, — ответил я.
— Кстати, — сказала она, — ты серфингом занимаешься?
— Нет, — сказал я. — А что?
— Там, в коммуне Ханса Блисса делать-то особо нечего, — сказала она. — Футболистов там не найдешь. Все занимаются серфингом. Видел того парня, одного из фанатов Блисса? Филипп. Ну тот, с татуировкой и мамашей. Паулой. — Ага, это она про носатого. — Он рассказал мне об одном своем знакомом серфере. Однажды тот пошел кататься, и его сшибло огромной-преогромной волной. Он потерял равновесие, доска выскользнула и прямо-таки разрезала его. Но он не понял, что произошло, пока не вылез из воды, потому что вода была ужасно холодная, но когда он вылез и стал стягивать с себя костюм, выяснилось, что краем доски ему разрезало мошонку, только он не почувствовал, потому что холодно было. А когда он стянул с себя костюм, одно яичко отвалилось и повисло между ног на такой… как бы ниточке. Вроде игрушки йо-йо.
— Ну и? — сказал я. — Ты меня на испуг берешь, или что? Мой отец врач, забыла, что ли? Я постоянно слышу такие байки.
Наоми стушевалась.
— Просто будь осторожен, — сказала она. — Что у тебя там? Плохие новости?
Я отыскал свой мобильник и размышлял, стоит прослушивать сообщения от Соркена или нет. В итоге я просто стер их. А потом пошел собирать народ, чтобы поиграть в футбол.
Это был уже пятый день, если вы считаете, и никто в ангаре не заболел гриппом, что не могло не внушать надежду, но у отца по-прежнему хватало забот. Среди пассажиров была беременная женщина из Швейцарии, ехавшая в коммуну Ханса Блисса. Пара дней в карантине, и она решила, что с нее хватит. Она впала в бешенство и заявила, что вот-вот родит. И в чем самый смак — прежде чем взбелениться, она поскидывала с себя всю одежду. Представляете картину: злющая голая беременная тетка что-то орет на немецком, французском и английском и топает ногой, как борец сумо. Футбольный матч насмарку. Мы все оторвались от дел, чтобы посмотреть.
Отец подошел к ней и опустился на пол. Я тоже встал рядышком, на случай, если она вдруг сделается опасна. Кто-то же должен присматривать за отцом. Он сказал, что охотно ее осмотрит, если она хочет, но, скорее всего, до родов еще не один месяц, а мы не просидим здесь так долго. И в любом случае, ему уже не раз приходилось принимать роды. Все, что в этот момент действительно необходимо, — это кипяток и много полотенец. Думаю, это он так пошутил.
Не прошло и нескольких часов, как в ангаре нарисовался доктор-тико с целой передвижной клиникой. К тому времени мы уже пинали мяч. Я выпендривался перед Ларой. Фамилия врача была Меноз. Все происходило примерно так, как и предсказывал отец. Они с доктором Менозом сначала поговорили, потом заглянули в историю болезней, которую вел отец. Я немного покрутился возле них, надеясь, что доктор Меноз вот-вот выйдет вперед и объявит, что мы свободны, но похоже было, что не все так просто. Так что мы с Ларой отошли и сыграли один последний футбольный матч вместе. Собралось немало зрителей.
Тот охранник, который несколько раз со мной заговаривал, стал теперь моим главным фанатом. Когда бы мы ни затеяли игру, он вопил, хлопал в ладоши, а если я отбивал мяч, даже пританцовывал. На этот раз посмотреть на игру собралась вся охрана, не только он, как будто они понимали, что правила сейчас не важны. Хватит уже карантина.
Перед тем, как мы начали, случилось нечто странное. «Мой» охранник отложил оружие, переговорил со своими приятелями, и те в знак согласия взмахнули рукой. Потом он вышел на поле. И даже респиратор снял. Он улыбнулся мне и сказал:
— Я играю с вами. — Он гордился тем, что знает английский хотя бы настолько. Что ж, он знает хоть как-то, а вот я в испанском вообще ни бум-бум.
Я пожал плечами и ответил:
— Конечно. — Я указал на другую команду, ту, в которой была Лара. — Будете играть за тех ребят. Им необходима посильная помощь.
Было около трех часов дня, тепло, но через отдушины в крыше и сквозь большие металлические двери задувал ветерок. У кого-то на компе, как обычно, играла музыка, а в импровизированном зоопарке собралась малышня и бурно что-то обсуждала: наверное, что делать со всей этой уродской живностью, которую они насобирали. Теперь мне почти нравилось здесь. Я почти ощущал ностальгию. Не то чтобы у меня в ангаре была уйма друзей, но тех, кто достаточно хорошо знал меня, чтобы сказать «привет», было много. Когда бы я ни решил замутить матч, всегда находилось достаточно народу, чтобы поиграть. И никто не расстраивался от того, что моя команда в большинстве случаев выигрывала. Что бы ни произошло потом, не думаю, что в ближайшее время мне придется часто играть футбол. Где бы нам с отцом ни предстояло
