по танкам. Уже были убитые осколками снаряда танковой пушки, и совсем рядом слышался истошный крик:
– Они раздавят нас, братцы! Раздавят…
– Оставаться на своих местах! Никого они не раздавят! Там мины.
Коскела кричал так громко, как только мог, стараясь перекрыть шум боя. Он знал, что, если его не поймут, легко может возникнуть паника. В кювете у шоссе он заметил солдат из противотанковой группы. Коскела подполз к ним.
– Есть связки гранат?
– Есть. Только к ним не подобраться…
– Я попробую. Два человека со мной…
– Мы лучше укроемся в окопе и подпустим их поближе. Кювет слишком мелок.
Конечно, это было бы лучше. Но Коскела знал, что тогда будет слишком поздно. Люди побегут раньше, чем танки приблизятся к окопам.
Связки гранат за последнее время мало помогали в истреблении танков, ибо танковую броню делали теперь толще, однако другого средства все равно не было.
Коскела пополз вперед, два солдата – следом за ним. Первый танк остановился и свернул к шоссе. Его экипаж, очевидно, заметил, что у противника нет противотанковых орудий, иначе они бы уже стреляли. Танк бесстрашно приближался к позициям финнов. По ветвям сосен щелкали пули, в стороне от дороги рвались снаряды.
Впереди, за камнем, был кювет. Туда-то и надо было добраться.
Коскеле это удалось. Он прижался к земле и ждал. Танк, как будто поколебавшись, все же пошел на сближение, не переставая стрелять на ходу. Коскела старался не терять присутствия духа. По опыту он знал, что трезвый расчет в подобных случаях решает все. Только нужно не торопиться и всецело сосредоточиться на своей задаче. Надо постараться забыть, в каких условиях делаешь этот бросок. Надо совершить его, не думая ни об опасности, ни о последствиях. Так, как будто просто упражняешься в неопасной, спокойной обстановке. И в то же время надо выложиться полностью, чтобы поразить цель.
Ну вот, сейчас танк уже достаточно близко.
Коскела выдернул чеку и поднялся, слегка пригнувшись. Затем бросил связку гранат, размахнувшись снизу вверх. Она описала красивую дугу, упала возле башни и, скатившись на крыло, взорвалась. Гусеница распалась, и танк, покрутившись, остановился. Но Коскела этого уже не видел. Как раз в тот момент, когда связка гранат скользнула из его рук, с другой стороны шоссе раздалась автоматная очередь. Коскела попытался было встать, опираясь локтями о землю, но тут же без сил упал на дно кювета. Вилле Молчун был убит.
Два других танка приостановились на миг, но. потом бесстрашно прошли мимо подбитого. Солдаты в цепи видели, что Коскела не поднялся, и, когда танки приблизились, люди бросились бежать. Линия фронта была прорвана.
Карьюла все еще находился на командном пункте Ламмио. Ему надо было непременно добиться прочного заслона на этом направлении.
– Иначе боевая грлуппа Карльюлы полетит к черлту! Куда девалось прлотивотанковое орлудие, черлт поберли? Его рласчет, наверлное, сплошь состоит из крласноарлмейцев. Ведь не могут же штурлмовики помешать доставке одного орлудия, они ведь не садятся на шоссе, они ведь в воздухе. Ведь шоссе-то свободно, – горячился он.
Зазвонил телефон. Стало известно, что позиции оставлены, Коскела убит, а в третьей роте паника.
Карьюла сам отправился к месту прорыва.
Ламмио хотел было пойти с ним, но Карьюла приказал ему остаться и создать с помощью резерва новый заслон.
Когда Карьюла прибыл в батальон, отступление шло полным ходом.
– На позиции, вы, черлтовы ягнята! Ни шагу назад! Кто побежит, тому смерлть!
По обочине шоссе бежали испуганные солдаты, один из них, тяжело переводя дух, сказал:
– Что мы можем поделать, когда у нас даже противотанковых ружей нет. Коскела уже сыграл в ящик.
– Молчать! Кто там еще рлазговарливает? Стойте, иначе буду стрлелять!
Карьюла вытащил пистолет. Те, кто был поближе, заколебались, остановились, стали прятаться в кювет. Однако дальние продолжали бежать.
– Они идут, братцы! Танки!
Этот возглас усугубил панику. Один из солдат, остановленных Карьюлой, снова побежал. Подполковник лишился последних остатков разума: это же открытое неповиновение приказу! Он дрожал всем телом. Бешеная, слепая злоба затуманила его мозг, в котором смутно брезжила одна только мысль: настал момент. Теперь пора действовать. На что же еще даио оружие? Он думал так потому, что внутренне все-таки колебался. Он как бы защищался этой мыслью от пробудившегося в нем сознания, от понимания того, что сейчас он совершает преступление. Чуть поодаль он увидел солдата с автоматом на плече, который шел мимо, не обращая внимания на его крик.
– Стой! Куда вы идете? Остановитесь! В последний рлаз говорлю: остановитесь!
Этим солдатом оказался Виириля. Делая вид, будто ничего не слышит, он продолжал спокойно идти своей дорогой. Просто шел себе мимо и вовсе не реагировал на крик Карьюлы. Это не было упрямством, просто Виириля не поддавался страху. А коль скоро он не бежит, значит, приказ не может относиться к нему. Он оставил позицию, как и другие, но своим спокойствием как бы давал понять, что не боится никого – ни противника, ни Карьюлы. Своей невозмутимостью он как бы глумился над теми, кто может подумать, будто Виириля повинуется из страха. Нет, это чувство ему глубоко чуждо.
– Стой! Куда вы идете?
– В Лапландию, случать волков!
Виириля проревел эти слова в своей обычной издевательской манере. Не хватало лишь заключительного хохота-ржания. Карьюла внезапно почувствовал, что способен на убийство. Тлеющее где-то в глубине души чувство, в силу которого он терроризировал всех подряд в своем окружении, теперь выкристаллизовалось в своей чистейшей субстанции – жажде разрушения и убийства. Присущее ему и всегда готовое вырваться наружу безумие наконец-то прорвалось, и никакие сдерживающие силы не могли ему помешать. Вот он! Вот эта рахитичная обезьяна, это олицетворение всяческой скверны, превратившей армию в скопище дезертиров! И он еще смеет улыбаться!
Виириля сорвал с плеча автомат, ибо в последнее мгновение ему стало ясно, что Карьюла сейчас будет стрелять. Это движение послужило для Карьюлы последним толчком, каплей, переполнившей чашу: он выстрелил Виириле в грудь. Колени у Виирили подкосились, и он упал наземь. Тело его еще некоторое время билось в конвульсиях, потом он затих.
Карьюла, тяжело дыша, ходил взад и вперед. Наконец голос вернулся к нему, и он хрипло крикнул:
– Солдаты! На основании военного закона я прлиговорлил прледателя к смерлти. Солдаты! Рлешается судьба Финляндии. Здесь и сейчас. Этот случай… Всякая мелочь имеет значение. Шутки в сторлону! Такая участь ожидает каждого бунтовщика.
Словно громом пораженные, смотрели солдаты друг на друга. Лишь хриплые выкрики Карьюлы нарушали тишину. Он вел себя как помешанный и свел на нет даже тот малый эффект, какой его поступок мог бы иметь при других обстоятельствах. Солдаты, хотя и не были в состоянии ясно осмыслить случившееся, однако нутром понимали, что Карьюла убил не по необходимости, а лишь в приступе безумной злобы. И не кого-нибудь, а Виирилю, самого храброго солдата роты.
Постепенно остолбенение солдат перешло в тихое неистовство. Кто-то просто стискивал зубы, кто-то судорожно сжимал в руках оружие. Один из них, находившийся чуть подальше, уже прицелился в Карьюлу, но не смог нажать на спуск. Другой закричал душераздирающим голосом:
– Сюда, русские!… Идите сюда!… Разбейте все!… Тут убивают своих! Сюда…
Солдат выл словно сумасшедший. Голосом, полным ненависти, страха и изумления, он звал на помощь, как смертельно напуганный ребенок. Это крик привел Карьюлу в чувство. Из его глотки вырвался
