безнадежностью, что ему показалось: вот он, конец, настанет сию минуту.
– Да, кто мог ожидать от немцев такого? А одни мы не выдержим.
Коскела откликнулся не сразу. Карилуото показалось, что Коскела чего-то недоговаривает. Он увидел, как у того бьется жилка в уголке глаза, и понял, в каком напряжении находится этот внешне спокойный человек. В конце концов Коскела странно раздраженным тоном сказал:
– Это уже не война, а так… беда на беде.
– Да, дезертиры, – неуверенно сказал Карилуото, цепляясь за первое, что олицетворяло в его глазах эту беду. – Их много?
– Не в них дело… Настоящих дезертиров мало, и это в большинстве люди, у которых сдали нервы, они так и так уже ни на что не годятся. Беда в том, что никто больше не хочет воевать. Все как жидкая каша или простокваша. За что ни возьмись – уходит между пальцев.
Коскела замолчал, и его лицо приняло прежнее невозмутимое выражение. Карилуото не побуждал его продолжать разговор, подозревая, что он и так сказал больше, чем хотел. Карилуото знал Коскелу достаточно хорошо, чтобы понять: только смертельной усталостью можно объяснить этот внезапный прилив откровенности.
Они долго сидели в гнетущем молчании и жевали бутерброды. Наконец Карилуото спросил:
– Что же с нами станет?
– С батальоном?
– Со всеми нами. Со всей Финляндией…
– То, что бывает со всеми побежденными. Кость в глотку.
У Карилуото задрожал подбородок. Его глаза увлажнились, и голосом, в котором злость мешалась со слезами, он сказал:
– Нет. Нет, черт побери. Я этого не вынесу. Я не хочу это видеть. Все, что угодно, только не это.
– Надежды больше нет. Ни малейшей.
– Тогда мы должны драться без надежды. – В голосе Карилуото звучала дикая решимость.
– Мы все время только это и делали, – ответил Коскела устало и равнодушно.
Карилуото видел, что для Коскелы мучителен весь этот разговор, и не стал настаивать на его продолжении. Они переменили тему. Коскела ввел Карилуото в курс дел. Он хотел пока остаться со своим прежним взводом, хотя знал, что его перемещение всего лишь вопрос времени. Уже начала чувствоваться нехватка офицеров, и лейтенанта с его кругозором нецелесообразно было использовать как командира взвода. На две вакантные должности командиров рот в батальоне уже поставили людей, которые были моложе его, однако это произошло в то время, когда он замещал Карилуото, и притом оба лейтенанта были кадровыми офицерами. Коскела не проявлял в этом вопросе особенного честолюбия и хотел лишь быть вместе со своими людьми, а это было возможно, только если он получит роту в том же батальоне.
Поев, они отправились осматривать позиции. Коскела рассказывал о том, как проходило отступление, и мало-помалу до Карилуото стало доходить, насколько велики масштабы катастрофы.
Четверо солдат, прибывших во взвод Хиетанена в качестве пополнения, рыли себе убежища от осколков. Хиетанен определил их всех в первый полувзвод, где было меньше людей, чем во втором. Собственно говоря, отделения еще с начала войны имели неполный состав, однако в позиционной войне это было не так заметно и сказывалось разве только в том, что каждому солдату приходилось чаще стоять на посту. Однако теперь, при отступлении, нехватка людей давала себя знать трудностями в транспортировке оружия и технического имущества.
Хиетанен показывал новичкам, как роют окопы. Трое из них, казалось, понимали всю серьезность положения. Они были немногословны и выполняли указания Хиетанена с боязливой покорностью, что говорило о их неуверенности в себе. Четвертый, лихой светловолосый парень, чувствовал себя на передовой как дома. Отрыв себе окоп, он сел на его край и бойко сказал:
– Ну, где же ваши руссы? Мы уже можем начать их подстреливать!
Из соседнего окопа показалась голова Рокки:
– Вы слышали, черт возьми? Не ори так громко, парень, не то и они услышат! А уж если узнают, что ты здесь, сразу перепугаются и удерут.
– Сколько вам лет? – спросил Хиетанен.
– Двадцать пятого года рождения, господин сержант, – ответил один.
– Нет, я страшно удивляюсь! Мы тоже начинали войну совсем еще мальчишками, но все же не такими детьми.
– Мать-Финляндия отрывает младенцев от груди и посылает их биться за нее, – сказал Рахикайнен.
На усталом лице Хиетанена появилось подобие улыбки:
– Меня в первый раз назвали господином сержантом. Все слышали? Теперь поняли, кто я такой?
– Тебя назвали так запуганные новобранцы, – презрительно сказал Рахикайнен. – Теперь к нам посылают стариков и детей.
– Страна родная, весь народ своих героев в бой пошлет, хи-хи…
Ванхала улегся в своем окопе, заложив руки за голову, и стал напевать про себя:
– Бороться, бороться, – злобно сказал Сихвонен. – Вот только о жизни мы здесь ничего не знаем. Вот уж правда, что борьба идет не на жизнь, а на смерть…
К ним подошли Коскела и Карилуото. Коскела возвращался в свой взвод, Карилуото задержался поговорить с людьми.
– Ну, что тут слышно?
– Ничего особенного. Сдаем территорию полным ходом.
Поблизости на костре варил себе кофе Уккола, солдат из бывшего взвода Карилуото, и Карилуото подошел поздороваться с ним. Уккола сидел на корточках, в фуражке, перевернутой козырьком на затылок, с автоматными дисками на поясном ремне. Вещмешка у него не было, был только хлебный мешок, к нему пеньковой веревкой привязана скатка. Котелок для варки кофе он держал над огнем на дуле своего автомата.
– Добрый день… Как дела, Уккола?
– Привет! Да что дела, мы в бегах, особенного удовольствия не получаем.
Уккола глянул через плечо, и Карилуото невольно улыбнулся, до того типична была эта картина и ответ тоже.
– Не получаем – это верно. Вот до чего мы дошли.
– Карта, бывает, бьет, бывает, не бьет, это зависит от случая. Ну а тут нам приходится бегать и бегать без конца.
– И ничего нельзя поделать?
– Ну, пожалуй, мы еще можем немножко насолить, но остановить – нет. Если держится в одном месте, рвется в другом, так что все равно приходится удирать. Русские сперва проводят хорошую артиллерийскую подготовку, а потом набрасываются на нас, точно волки. Эти штурмовики – сущие черти. Когда они прилетают, с неба так и сыплются бомбы и пули. У них там, наверное, сидит пара киргизов на крыльях и палит вовсю из автоматов.
Котелок Укколы вскипел. Он достал из противогазной сумки масленку и осторожно высыпал из нее кофе- суррогат в котелок.
– Последние остатки. Снабжения у нас никакого. Порою сутками не едим. Вот так, кораблю войны даже сам господь бог не может помочь.
Уккола замолчал, весь сосредоточившись на варке кофе. Подув на него, продолжил:
