Параллельная ботаника

различных более удалённых областях земли. Будучи в среднем около двадцати сантиметров высотой, они живут прижатыми друг к другу в плотных колониях. Их цвет — это цвет классического тирила: тёмно-серый с бронзовым отблеском. Они не имеют запаха и не сменили своего распространения или среды обитания на памяти человека. Из-за какой-то неизвестной атавистической причины индейцы не трогают их, и даже ламы, проходя мимо них на пути с одного пастбища на другое, ведут себя очень осторожно, чтобы не наступить на них.

Экстраординарная и до настоящего времени необъяснённая особенность этих небольших растений — это то, что ясными ночами в январе и феврале некоторые из них, кажется, испускают пронзительные свистящие звуки, которые совершенно отчётливо слышны на расстоянии двуста или трёхста метров от него. Звук похож на голос певчего сверчка, туземного для Кордильер, и многие индейцы полагают, что сверчки прячутся среди тирилов. Их веру усиливает тот факт, что, подобно песне сверчка, свист тирила прекращается, как только кто-то приближается к месту, откуда он, как кажется, раздаётся. Но эксперименты показали, что сверчок не мог выживать выше 3500 метров над уровнем моря, тогда как тирилы растут на высоте 5000 метров выше уровня моря, или даже выше. Хосе Торрес Ласуэго из университета Халуко, который организовал множество экспедиций в [эту] область, изучил проблему вдоль и поперёк, не будучи в состоянии дать какое-либо надлежащее объяснение. Были исследованы тысячи растений, но ни одно не показало никакой морфологической аномалии, которая могла бы каким-то образом позволить производить звук. Гипотеза «полос дуновения», неустойчивых порывов ветра, которые заставляют некоторые расположенные в нужных местах растения вибрировать, вначале казалась имеющей некоторое правдоподобное основание, но тщательные эксперименты показали, что она столь же необоснованная, как все прочие. Торрес выдвинул идею о том, что некие отдельные растения обладали способностью производить звук, и что это имело определённую защитную функцию, чтобы держать лам на расстоянии. Он действительно замечал, что, когда лама приближается к растениям, подача свистящих звуков усиливается, хотя животные, обходящие заросли тирила по краю, кажется, проявляют большую осторожность, чтобы не наступить на них. Однако позже было обнаружено, что между этими двумя явлениями не было никакой связи. Измеренная длина звуковой волны свиста T. silvador составляет 12000 мелодин (система A.S.I.), хотя нам известно, что лама, подобно другим представителям семейства верблюдов, не может воспринимать колебания длиннее, чем 9,000 мелодин.

Команда Торреса установила ряд мини-микрофонов по краю нескольких зарослей тирила и получила много часов записей, которые, к сожалению, имеют только документальную ценность. Тем не менее, этот способный перуанский учёный сказал, что закончил работу над инструментом, способным установить точное место испускания таинственных свистящих звуков. Он надеется, что это может привести к идентификации растений, являющихся источником звуков, что является обязательным первым шагом к любому адекватному объяснению явления.

У индейцев аймара, коренных обитателей Сьерра, есть многочисленные басни и легенды, в которых эти свистящие тирилы выступают как герои. Одна из них особенно известна повсеместно в Перу в форме корридо (популярная песня), происхождение которой восходит ко временам испанской конкисты. Примерно несколько лет назад слова песни были приписаны Мануэлу Гонсалесу Праде (1848 — 99), поэту, эссеисту и радикальному философу, но музыковед Хосе Мануэль Сегура отследил рукопись, датированную 1830 годом, лишь шестью годами позже сражения при Айякучо (декабрь 1824 г.) в которой капитан Сукре, при помощи Боливара, утвердил независимость Перу от испанской короны. В корридо рассказывается об истории патруля испанских солдат под командой печально знаменитого капитана Малегро, занятого поиском Маноло Перчука, молодого индейца, обвиняемого в том, что он убил дюжину конкистадоров своим качупоте. Молодой человек скрылся в хижине на вершине Сьерра, но его предала ревнивая женщина. Однажды ночью испанский патруль осторожно выдвинулся к хижине, которая оказалась окружённой зарослями T. silvador. Вдруг со всех сторон послышался резкий свист. Испанцы подумали, что они попали в засаду, и бежали. Посчитав, что девушка предала их, они приговорили её к смерти.

Лесная пинцет-трава

Лесная пинцет-трава, подобно тирилам, является общественным растением. Она живёт в тени деревьев маненго в джунглях Индонезии, под Kieselbaume [ «галечное дерево»? (нем.) — В. П.] в Шварцвальде и между корнями деревьев бен в Тецугахараиме, колониями, которые иногда превышают сотню отдельных растений. Самый случайный взгляд на эти растения не оставляет сомнений насчёт того, как они получили своё название. (табл. XIII) Два крыловидных листа, очень похожие на листья лесных щипчиков (разновидности толстянковых), симметрично противопоставлены друг другу в жесте редкостной элегантности. За немногими исключениями, их слегка округлённые кончики всегда отогнуты наружу. Менее примитивная, чем тирилы, сама лесная пинцет-трава, однако, довольно простое растение, которое по форме имеет много общего с нормальными растениями, растущими в подлеске, и ботаники только недавно узнали об их существовании. Как в случае многих других параллельных растений, её нельзя перемещать с одного места на другое. Она превращается в пыль при малейшем контакте с любым объектом, чуждым её нормальному экологическому окружению, и только в нескольких случаях была доказана возможность заключить её в мгновенном высыхающий полиэфимерол. У неё глубокий, унылый чёрный цвет, довольно похожий на цвет тирилов, и в подлеске её очень часто трудно увидеть на фоне теней от стволов деревьев. Иногда этот цвет ослаблен слабыми бронзовыми отблесками благодаря покрову из воска, который покрывает наружную поверхность листьев.

Профессор Учигаки Сутекичи, занимающий пост председателя кафедры социоботаники в Токийском университете, опубликовал множество статей на тему предполагаемого общественного образа жизни лесной пинцет-травы и тирилов, выдвигая идеи, которые сначала могли бы показаться произвольными или даже фантастическими, но которые фактически достойны серьёзного рассмотрения. Учигаки думает, что расселение пинцет-травы в том виде, что мы видим сегодня — это заключительный результат замысловатого ряда манёвров, нацеленных на завоевание территории, и что эти манёвры несут отпечаток самого экстраординарного сходства с ходами в игре го. Он говорит, что лесная пинцет-трава была изначально проростками сложного клубка корней, который был переплетён с корнями дерева бен, огромного цветкового растения, которое растёт только в лесах острова Тецугахараима. Этот клубок корней был вместилищем подземного разума, планирующего и хранящего программу постепенного будущего распространения отпрысков, приводящего программу в действие и управляющего различными её стадиями. Стратегические решения, которые повиновались строгим ортогенетическим законам, но которые имитировали жестокую борьбу за выживание, привели, в конце концов, к своего рода статусу-кво, без победителей или проигравших. Оставив иллюзию самоопределения и оставив своё обманное оружие, отдельные растения закончили [борьбу], живя монотонной жизнью в сообществе, словно состарившиеся ветераны. Именно в отношении этой последней стадии игры Учигаки считает, что он может обнаружить момент мутации в сторону параллельной ботаники. Истощение энергий, которые когда-то обещали вырвать у времени и пространства некоторое количество смысла существования для индивидуума, привело к коллективной неподвижности. Хрупкая система, которая, казалось, получала свои эфемерные состояния из неизбежно ошибочных ответов на бессмысленные вопросы, была, таким образом, заменена бесконечной уверенностью, которую могло обещать только параллельное состояние. Учигаки прослеживает то, что он принял как историю отдельной колонии пинцет-травы, проводя параллель с известной партией игры в го, сыгранной много лет назад двумя знаменитыми чемпионами Шараку и Угоме.

Оригинальный tour de force Учигаки произвёл много волнений в японских научных кругах, но не провалился, вызывая некоторое недоумение среди его западных коллег.

Игра го была ввезена в Японию китайским легатом Иен Та-Яо во времена эпохи Хейрю, а более точно — во времена правления императора Шохеи. Вскоре она была с энтузиазмом принята японской аристократией и со временем стала японской национальной игрой. Го, как считается, является самой