– Начинайте работу с лебедками, Эдгар Иванович!
Он опять глядел в окно, где ярко светило солнце, ветер пошевеливал на здании средней школы выгоревший плакат с первомайским лозунгом.
VIII
Над Тагаром висел шерстяной звук заводского гудка; он густой струей входил в уши, дрожью отзывался в груди, казалось, что мир набили удушливой ватой. Это был один из тех пяти гудков, которые знал речной поселок Тагар, – ноль часов, шесть часов утра, двенадцать, час дня и шесть вечера. И каждый раз ровно пять минут первобытным зверем ревела медная горловина, меняя до неузнаваемости поселковую жизнь. Неизвестно, что произошло бы в Тагаре, если бы отказал заводской гудок! Может быть, замолкли бы пилы на лесозаводе, а может быть, ринулись бы штурмовать дома голодные недоеные коровы.
Оборвавшись ровно в двенадцать, гудок оставил после себя светлую пустоту. Показалось, что Тагар, река, небо, поля за поселком, кабинет Прончатова сделались выше, просторнее, чище; стало легче дышать, и солнце засияло ярче. Оборвавшись, заводской гудок выбросил на порог прончатовского кабинета секретаршу Людмилу Яковлевну.
– Обком парт, Олег Олегович! – сказала она и зябко повела плечами. – Обкомпарт! Через минуту соединят.
– Спасибо!
Потянувшись к трубке, Прончатов нахмурился: одно дело, если звонит заведующий промышленным отделом Семен Кузьмич Цыцарь, другое – если секретарь обкома по промышленности Николай Петрович Цукасов. Но гадать времени не было, и Олег Олегович неторопливо сиял трубку.
– Соединяю с товарищем Цыцарем! – сказала районная телефонистка. – Говорите, товарищ Прончатов.
Значит, все-таки Семен Кузьмич! Выпрямившись, Прончатов искоса приложил трубку к уху, сжав губы, стал дожидаться, когда товарищ Цыцарь произнесет первое слово. При этом Олег Олегович на трубку глядел насмешливо, держал ее двумя пальцами, хотя фигура у него была напряженная. Услышав голос заведующего промышленным отделом, Прончатов негромко ответил:
– Здравствуйте, товарищ Цыцарь! Слушаю!
У Прончатова в этот миг был вкрадчивый, чужой голос, словно он вел по мелководью громоздкое судно: и слева мель, и справа мель, и впереди не видать ничего. И лицо у Олега Олеговича так изменилось, точно он постарел лет на пять.
– Я вот что звоню, – размеренным голосом сказал заведующий промышленным отделом обкома Цыцарь. – Есть у нас такое мнение, что Тагарской сплавной конторе сам бог велел выступить инициатором соревнования за высокую выработку на списочного рабочего. – Произнеся эти слова, товарищ Цыцарь остановился, чтобы дать Прончатову одуматься, затем прежним тоном продолжал: – Так вот, я звоню, товарищ Прончатов, чтобы подсказать. Подбейте-ка вы бабки, прикиньте-ка свои производственные возможности… Сами понимаете, товарищ Прончатов, такие дела с кондачка не делаются. Так вы соберите коллектив, посоветуйтесь, настройте людей, дайте им зарядку…
Прончатов длинно усмехнулся, отняв от уха трубку, осторожно положил ее на стол, так как и при этом положении был отчетливо слышен занудливый голос Цыцаря. Заведующий промышленным отделом все говорил и говорил, а Олег Олегович сидел истуканом. Он терпеливо дождался тишины в трубке, подняв ее, грудью лег на стол.
– Товарищ Цыцарь, минуточку! – совсем вкрадчиво сказал Олег Олегович. – Товарищ Цыцарь, я, конечно, понимаю значение соревнования, но мне, как вы говорите, сам бог велел спросить: «А что думает о соревновании секретарь обкома товарищ Цукасов?» А соревноваться мы будем, почему не посоревноваться, если дело хорошее!
Мстительно улыбаясь, Прончатов чутко слушал, как на другом конце провода за пятьсот километров от Тагара заведующий промышленным отделом тяжело дышит в трубку. Олег Олегович видел широкое, рябое лицо Цыцаря, его сильные пальцы с вечной папиросой в них, шрам, рассекающий на две части лоб, – след войны.
И видел, конечно, хорошо представлял, как наливаются гневом глаза заведующего.
– Есть такое мнение, товарищ Прончатов, чтобы тагарцы к среде представили свои расчеты, – совсем тихо сказал Цыцарь. – Недельки вам хватит, так думаю…
Прончатов на секунду отнял горячую трубку от уха, поежился, словно на него дохнуло холодом. Дышал он тяжело, бледность пробила бронзовую кожу на щеках, а левое веко подрагивало.
– Товарищ Цыцарь, – напружинив скулы, сказал он, – вот что, товарищ Цыцарь… Вы так и не сказали, что думает о соревновании товарищ Цукасов.
В трубке щелкнуло, завыло, раздался встревоженный голос телефонистки: «Алле, алле, что случилось?» – потом метельно завыл зуммер, раздался шепот другой телефонистки: «Ой, что делается!» – а уж затем трубка заглохла, словно ее оторвали от телефона, – это выключила прончатовский аппарат подслушивающая разговор секретарша Людмила Яковлевна.
Обладающий живым воображением Прончатов легко представлял себе, как Семен Кузьмич Цыцарь сейчас идет по длинному обкомовскому коридору, входит в кабинет секретаря по промышленности Цукасова, садится в кресло и, выждав момент, лениво говорит: «Надо поторопиться с назначением Цветкова!»
Они большие друзья – заведующий промышленным отделом и Цветков. Вот уже лет двадцать Семен Кузьмич Цыцарь, поднимаясь по служебной лестнице, ведет за собой друга молодости. Цыцарь был секретарем сельского райкома, Цветков выдвинулся в заместители председателя райисполкома, Семен Кузьмич переезжает в областной город – Цветков избирается председателем райисполкома, а потом переходит на работу в сплавной трест. Теперь Цветков хочет быть директором одной из крупнейших сплавных контор Сибири, и Цыцарь помогает ему в этом: именно он предложил бюро обкома кандидатуру Цветкова, хотя секретарь обкома партии по промышленности Цукасов выдвигал Прончатова…
Ровно десять минут Олег Олегович сидел, отдыхая: глаза были закрыты, узел галстука распущен, пиджак распахнут. Он дремал, так как его могучему организму было довольно десяти минут, чтобы тело налилось утренней бодростью и наступила ясность ума. Он дремал, ни о чем не думая, хотя было трудно ни о чем не думать, когда Семен Кузьмич Цыцарь в эту минуту сидел у секретаря обкома Цукасова, который совсем недавно выдвинут на этот высокий пост.
