– А ты трус, оказывается! – сказал лохматый матрос. – Не стал спориться на полбанки… А мне бы выпить во как надо! – Он провел ладонью по горлу и усмехнулся: – У меня ведь горе! – Матрос интимно понизил голос, положил Евг. Кетскому руку на плечо и зашептал ему на ухо: – Ты ток директору ни слова, ты ток молчи… У нас ведь катер-то как отобрали? А фельетоном! Ты вот человек городской, ты такую сволочь не знаешь, как Евг. Кетской? Если знаешь, я тебе сам поставлю полбанки. У меня душа горит, мне клюкнуть охота!
В третий раз ударил гром, наступила пустая тишина, а после нее затарабанили, застучали дятлами по палубе крупные и твердые дождинки. Миг – и вся земля превратилась в сплошной дождь, такой плотный и сильный, словно весь мир накрыли плотным, зеленым покрывалом.
Могучий, торжествующий дождь обрушился на землю, и мгновенно вымокший Евг. Кетской бросился к люку, провалился в него и в тесной каютке наткнулся на такую картину: оторвавшись от доклада, Олег Олегович Прончатов смотрел на фельетониста сочувственно, но растерянно. Потом на лице Прончатова появилась застенчивая, неловкая улыбка.
– Дело осложняется, товарищ Евг., – сказал он прочувствованно. – При такой скорости мы на Ула-Юл придем только завтра к вечеру. Доклад я, конечно, закончить успею, но вот вопрос, что мы будем есть? Вы захватили что-нибудь с собой?
– Нет! – ответил мокрый фельетонист. – В суматохе как-то в голову не пришло…
– Вот и я в суматохе, – огорчительно признался Прончатов. – Может быть, у команды что-нибудь найдется… Да вы присаживайтесь, присаживайтесь, не стесняйтесь!
К девяти часам вечера дождик немного утишился, но зато окончательно выяснилось, что «Волна» навстречу течению идет со скоростью двенадцати километров в час, а у команды ничего съестного, кроме хлеба, соли и лука, нет. Это объяснила через люк перевернутая голова склонившегося вниз Яна Падеревского и добавила многозначительно: – …конечно, если экономить командировочные…
– Пойдите прочь с моих глаз – гневно сказал голове Олег Олегович и совершил вытянутым пальцем Дугу. – Немедля подать нам постельное белье!
– Белье? – переспросила голова. – Белье мы можем подать! Вот только, Олег Олегович, оно сырое по той причине, что кормовая каюточка-то протекает. А матрасов, Олег Олегович, и вовсе нету. Завхоз сказал, что все пришлось отдать молодому рабочему пополнению.
– Прочь, прочь! – берясь дрожащими пальцами за виски, хрипло сказал Прончатов.
– Пожалуйста! – ответила голова, прежде чем скрыться. – За бельишком-то сами пойдете или вон гостя откомандируете. Я от штурвала оторваться не могу, матрос Пуляев брезент держит, чтобы крыша не протекала, а моторист у мотора, так как с этой железины глаз спускать нельзя… Ой, катастрофа, я, поди-ка, с курса сбился! Ой, авария!
Голова мгновенно исчезла, наверху раздались испуганные вопли и крики; содрогнувшись, катер пошел влево, лотом вправо. Секундой спустя на палубе загремели тяжелые шаги. «Волна» панически заревела сиреной, донеслась умопомрачительная ругань, скрежет металла.
– Если пробоину не получим, то все кончится хорошо, – стоически сказал Прончатов. – Я вам, товарищ Евг., советую не держаться за край лежании. В таких случаях вообще ни за что держаться нельзя. Надо положиться на судьбу. Куда бросит, туда уж и бросит!
Подбадриваемый Прончатовым, фельетонист хорошо перенес ожидание опасности, а когда стало ясно, что «Волна» выправилась и прошла мимо опасных мелей и берегов, Евг. Кетской приосанился и даже что-то быстро записал в свой блокнот. Наверное, по этой причине Прончатов поглядел на него с большим уважением и со вздохом произнес:
– Вот я смотрю на вас и удивляюсь. Колоссальной выдержки вы человек, товарищ Евг.! – Прончатов вздохнул и понурился. – Вы, журналисты, вообще воспитаны на трудностях. Как это у вас в песне поется? – Олег Олегович защелкал пальцами и начал досадливо морщиться. – Ах, вот как: «Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете».
Инфарктно рокотал мотор «Волны», суденышко раскачивалось, как на море, волны били в тонкие переборки, и Прончатов немного послушал окружающие звуки.
«Хороший он парень!» – неожиданно подумал Олег Олегович о фельетонисте.
– Позвольте тогда еще вопросик, – почтительно обратился Прончатов к фельетонисту. – Совсем маленький вопросик! – Пожалуйста! – стеснительно ответил Евг. Кетской.
– Вопрос у меня такой, – еще более робко произнес Олег Олегович. – А бывает так, что несколько строчек достаются легко?
– Бывает, Олег Олегович, – раздумчиво ответил Евг. Кетской, – но это чаще всего то, чего не замечает читатель.
– Спасибо, спасибо! – закланялся Прончатов. – Тогда я принимаю тяжелое для меня решение – сегодня не ужинать. Не будем приставать в Горищах, товарищ Евг., не будем! Если надо, чтобы ваши строчки были замечены, я на все пойду… Желаю вам счастья на пути к постельному белью!
Когда Евг. Кетской вышел, Прончатов откинулся на спинку дивана и принялся весело, добродушно хохотать; прохохотавшись же, он кликнул Яна Падеревского.
– Янус, – торжественно сказал Олег Олегович старшине. – Я не буду есть!
– Да что вы, Олег Олегович! – удивился Падеревский. – Из-за этого паршивца спать с пустым желудком! Идите за корму, там все приготовлено и прикрыто от него брезентом. А какая копченая стерлядка!
– Исчезните, Ян! – ответил Прончатов и усмехнулся. – Крутите свой штурвал, чтобы утром быть в Ула- Юле.
Еще раз усмехнувшись, Олег Олегович склонился над докладом и через секунду увлеченно писал, хотя краешком уха слышал все, что происходило вокруг него: и как вернулся с сырым бельем Евг. Кетской, и как ругался с ним из-за наволочек Ян Падеревский, и как фельетонист вторично поднимался наверх, ибо нашлись два матраса. Прончатов оторвался от доклада только тогда, когда на лежанке фельетониста раздался тоненький, заливистый храп и стали доноситься жалобные, мальчишечьи стоны.
Поднявшись, Прончатов посмотрел в лицо Евг. Кетскому. Без очков, с закрытыми глазами, с сонным
