тускло-оранжевый, тускло-красный, тускло-зеленый…
С подведенными глазами и накрашенными губами чрезвычайно «гармонично» смотрелась трехдневная небритость, тоже подкрашенная, но в радикально черный цвет, отчего «Аскольд» смахивал на ЛКН, то есть лицо кавказской национальности.
…Вой в зале дорос до максимума — казалось бы, еще чуть-чуть, еще последний штрих, последняя децибела и своды монументального дворца рухнут, как стены храма, который погреб под собой Самсона и филистимлян. По крайней мере, так казалось несколько ошалевшему Воронцову, впервые работавшему на такую большую и такую неблагодарную аудиторию. И еще — он ни на секунду не забывал, зачем он заменил Аскольда, и настороженным взглядом ощупывал своды дворца «Триуфальный», прикидывая, куда бы спрятался он сам, будь ему задание ликвидировать Аскольда именно здесь, в стенах этого здания. Шансов у гипотетического киллера, откровенно говоря, немного. Если он и найдет какое-либо мертвое пространство, чтобы затаиться и без помех произвести выстрел, то ретирование с места преступления будет весьма затруднительным. Хотя если будет работать настоящий, высококлассный профессионал, то у него будет незначительный шанс выполнить все чисто и уйти. Нельзя давать ему этого шанса.
В громадных колонках что-то булькнуло, Сережа повел плечами, довольно удачно подделав соответствующий прием Аскольда, и в зал полились первые аккорды мегахита «Привычка умирать», который еще совсем недавно оккупировал первые строчки всех существующих в природе российских хит- парадов.
Зал сотрясся от могучего вопля тысяч зрителей, на секунду перекрывшего даже фонограмму, но потом из громадных колонок громыхнуло так, что для Сергея на несколько секунд перестало существовать все, кроме этого душащего и раздирающего саунда.
И кто пишет такую диссонансную музыку, коварно ковырнулась мысль…
Когда Воронцов увидел это бушующее море поднятых рук, он отчетливо до жути почувствовал, что в каждой жилочке его тела трепещет и хочет вырваться трусливый вопль: все! это провал! карраул!! катастрррофа!! Он не только не чувствовал себя Аскольдом, Принцем, Андреем Вишневским — он даже не чувствовал себя Воронцовым.
Все мутно поднявшееся из глубин его существа вспуганное варево лучше всего укладывалось в форму, формулировку, фамилию, диагноз: Нищин.
Но с первыми же секундами действа паника неожиданно улеглась, и он, весьма впечатляюще выписав какой-то балетно-акробатический пируэт совершенно в духе подлинного Аскольда, бодро разинул рот под фонограмму.
И все прошло великолепно.
Концерт завершился. Сережа Воронцов стоял в гримерке и стирал пот со лба, когда к нему подошел Фирсов в сопровождении одной из танцовщиц шоу-балета.
— Недурно ты двигался, — одобрительно проговорил Фирсов. — Ребята из шоу-балета за тобой чуть ли не… почти не поспевают они за тобой, вот что. А ведь у них профессиональная подготовка. Ты это самое… не очень… а то, знаешь ли, еще в ночном клубе до утра отрабатывать. Хотя тебе… я думаю, сможешь.
Сережа поймал на себе пристальный взгляд миндалевидных темно-синих глаз стоявшей рядом с Фирсовым высокой девушки и отвернулся: нечего его так разглядывать. И подумал, что двигаться ему стоило хотя бы ради того, чтобы нельзя было поймать его в крестик прицела.
Сергей поднял глаза: девушка все еще смотрела на него, хотя Фирсов уже отошел. Потом она сняла парик, и длинные темные волосы упали на узкие плечи.
И Сережа узнал ее.
Это был Лена Солодова. Его школьная любовь. Та самая, в которую он был влюблен, та самая, с которой его так глупо, жестко и, быть может, непоправимо разметало.
— Ленка? — проговорил Сергей. — Ты?
— У тебя грим потек, — негромко сказала она. — И ты перестал играть Аскольда. Если бы ты продолжал играть его, мне бы тебя ни за что не узнать, потому что, как сказал сегодня Романов, ты прирожденный шут.
— Ленка, — тупо повторил Воронцов.
— Алик Иваныч сказал мне, что ты будешь на концертах. Но я не думала, что в таком качестве и что нам придется встретиться вот здесь, в гримерке.
— Значит, ты работаешь в шоу-балете Асколь… — В глазах Сергея Воронцова мелькнула лукавая искорка, и он исправился:
— Работаешь в моем шоу-балете?
— Работаю, да. И уже знаю, что ты снова живешь здесь. Ты давно вернулся из армии.
— Два с половиной месяца тому назад. Ты что, видела Мыскина?
— Я звонила ему. На квартиру твоего дедушки, кстати.
— Во сколько?
— Да где-то часов в двенадцать.
— Ну, и я примерно в то же самое время. Хотя нет… я попозже. Шляется где-то, осел непутевый, — с досадой сказал Сережа.
— Он мне сказал, что будет присутствовать в «Белой ночи», — тихо сказала Лена, не отрывая от Сережи Воронцова застывшего и, наверное, холодного взгляда. — А ты вот какой стал…
— Какой?
— В самом деле — шут.
— А раньше я шутом не был? Нет? Да и ты тоже… ты ведь, Леночка…
Глаза Лены недобро сверкнули, когда она ответила, резко перебивая Сережу:
— Я-то теперь изменилась. Вот… вышла замуж. Кстати, ты уже знаком с моим мужем. Он только что с тобой разговаривал.
Сережа почувствовал непроизвольную дрожь в спине, но сдержал себя.
— Фирсов, что ли? — прекрасно изображая индифферентность, переспросил он. — Великолепный муж. Поздравляю. А главное, видный мужчина. Я на его фоне просто шелупиздик какой-то. Юнец. Ну конечно… чего там — двадцать один год, без работы, только что из армии. Слон и Моська.
— Я, кажется, не обещала, что я дождусь тебя из армии, Сережа!
И, сказав это, Лена пошла к выходу из гримерки. Не глядя ей вслед, Сергей окликнул стилиста Элтона-Валеру, тот самый, который был Сухоруков — окликнул голосом Аскольда, с визгливыми Аскольдовскими интонациями и жеманным растягиванием гласных:
— Валера, не оправдывай своей фамилии… давай в темпе штукатурь меня своим чесоточным гримом…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ПРИРОЖДЕННЫЙ ШУТ: БЕНЕФИС И ВАКХАНАЛИЯ
Ночной клуб «Белая ночь» отличался тем, что — единственный в городе — имел вход по клубным картам. Никакие баксы не могли компенсировать квадратной хари, неаккуратно болтающейся у пояса «мобилы» и замашек, более характерных для кичи и оптового склада, чем для приличного заведения, куда приходили отдохнуть и культурно провести время состоятельные дамы и господа.
Никакие баксы не могли обеспечить входа, если в кармане не лежал заветный кусочек разноцветного пластика — клубная карта.
Но сегодня, в день концерта Аскольда, самый шикарный клуб города был открыт для всех желающих, кто заранее обеспокоился заплатить за билет от тридцати долларов и так до бесконечности, и обеспечить себе попадание на супершоу знаменитого богемного певца.
Разумеется, человеку с улицы такой билет достаться просто не мог бы, потому что число этих билетов было ограничено и преимущественно распределено среди членов клуба. Наиболее продвинутых, тех, кто мог позволить себе смотреть на разнузданное шоу, в котором, помимо скудно и эксцентрично обряженных
