— И ты думаешь, что я знаю телефоны?
— Не понял шутки юмора… то есть как это — не знаешь телефоны?
— А я никому не звоню, — беспечно ответил Аскольд, — мне и без того слишком много названивают, чтобы я кому сам звонил. Я только три телефона помню наизусть… правда, один в Лондоне… студия звукозаписи там, второй — в Мадриде, а третий… м-м-м…
— А третий где?
— А третий где-то в Швейцарии… там домик у моего дядюшки… пятидесятипятикомнатный. Только сейчас там никого нет.
— Что, даже московского телефона… ни одного не помнишь? — ужаснулся Алик.
Аскольд пожал плечами:
— Да разве их все упомнишь? У меня всем этим отдельный человек ведает, в охране… он все номера и знает. Куда скажу, туда он и прозванивает.
— Чудны дела твои, Господи! — пробормотал Алик. — Ну вот ты сейчас упоминал своего дядю… что, не помнишь его телефона?
— А я никогда этих его телефонов и не знал, — ответил Аскольд. — Это секретная информация. Секретная не для меня, конечно, а вообще. Дядя Рома вообще человечек продуманный. Олигарх хренов! Он же у меня олигарх, Мыскин. Если до него дозвониться, через два часа личный самолет будет меня в аэропорту дожидаться. Только шел бы он в жопу со своими самолетами.
Последние слова Принц произнес с неприкрытой озлобленностью — почти ненавистью.
— Олигарх? — повторил Мыскин. — Это что, наподобие Березовского Борис Абрамыча, там… Потанина или Вишневского Роман Арсеньича?
— Почему наподобие? — пожал плечами московский «суперстар». — Он и есть Вишневский. Я же только на сцене Адриан. А по паспорту — Вишневский Андрей Львович.
Алик выпучил глаза. Звезда эстрады — это еще ничего, в Москве на один квадратный метр элитного жилфонда по дюжине корифеев козлиного баритона и фальшивого меццо-сопрано приходится. А вот близкие родственники олигархов — животные в природе куда реже встречающие и, можно сказать, вымирающие.
— Ни-чего се-бе! — выдавил он, глядя на разбитое, помятое лицо и лысый череп валяющегося на груде бензиновых тряпок человека. — Племянник… олигарха? Неплохо!
— А что — неплохо? Что неплохо-то? — с ожесточением выговорил Аскольд. — Племяш олигарха!! Да если ты хочешь знать, мне от того ни тепло, ни холодно. Олигарх, блин! Одни геморрои!
— Ну, знаешь ли, — решительно возразил Алик, — «ни тепло, ни холодно»! Это ты уже с жиру бесишься, братец. Я не думаю, что ты не помнишь ни одного телефона своего собственного родного дяди. Это же полный маразм! Так что не валяй дурака и звони… а не то нас, паче чаяния, задержат за угон автомашины, за оказание сопротивления представителю автоинспекции при исполнении, ну и — за пожар. А то, что не мы его учинили — так это еще докажи!
Аскольд долго молча, потом поднялся и сел на корточки.
Сжал губы так, что рот превратился в тонкую кожную складку серого цвета.
— Нравится мне все это. Да и ты прав: зажирел я. И хреново что-то. Пожрать бы не мешало. Но к дяде… нет, может я и смог бы вспомнить номер его личного спутникового, который он всегда с собой таскает… этот номер дай Бог что два десятка человек знает… да, если бы и вспомнил я телефон, все равно не позвонил бы. Не люблю быть обязанным. Особенно ему. Потому что я его ненавижу.
Это было сказано так, что Александр понял: решение Принца — окончательное и бесповоротное и обжалованию не подлежит, потому что даже если этот легкомысленный и склонный к самоцельному паясничанью избалованный любимец публики заговорил таким серьезным, твердым голосом…
Алик начал осторожно:
— Но ты уверен, Андрей, что твоя эта… труппа… группа… в общем, что они уже улетели из нашего города?
— Конечно! После такого скандала… если это, конечно, правда… наверно, правда. И еще, наверно, они подумали, что меня нет в живых. Все этот засранец Гриль… взял его на свою голову, идиот!
— Но как же теперь? Тебе остается только одно: поехать в Москву самому.
Аскольд улыбнулся:
— Ну что, значит, поедем.
— Пое-дем? — медленно переспросил Александр. — То есть ты хочешь сказать, что и я поеду?
— Разумеется. А что тебе тут делать? Ключей от собственной квартиры у тебя нет. Родители твои, ты сам говорил, приезжают только через несколько дней. К тому же твой друг тоже в Москве. Я говорю об этом… о твоем друге, который меня дублирует.
— Воронцове? Ты думаешь, что он в Москве? Почему ты так уверенно говоришь?
— А у них нет иного выхода.
— У кого — у них?
— У этих кривожопых… Романова и Фирсова. Ведь им нужно представить живого и невредимого Аскольда, так?
— Т-то есть?! — воскликнул Мыскин, который понял мысль Аскольда.
— Они выдадут Воронцова за меня, помяни мое слово, — уверенно произнес Аскольд, — и это прокатит. Твой друг хороший актер, ему по силам убедительно сыграть меня так, чтобы мой почтенный дядюшка поверил. Тем более что он не видел меня уже почти год и забыл, как выгляжу. Он со своим проклятым Борисом Абрамычем, с которым по Думе рассекает, в сто раз чаще видится, чем с единственным своим близким родственником. А, нет… Абрамыча-то из России еще в прошлом году двинули.
— Каким это еще Борисом Абрамычем? Березовским, что ли?!
— Ага…
— Значит, ты думаешь, что Воронцов в Москве? — сделал тематический скачок Алик Иваныч.
— Уже или скоро, буквально с минуты на минуту, будет там.
Мыскин задумался. В самом деле, местное отделение концессии, как сказал бы все тот же Остап Бендер, можно было объявлять закрытым. А что ему тут делать — без копейки денег, без ключей от квартиры? Да, надо ехать…
В этот момент послышались приближающиеся шаги, и Алик немедленно утратил задумчивый вид и вскочил на ноги и занял угрожающую оборонительную стойку. Аскольд тоже поднялся и тревожно посмотрел на Алика.
Шаги все приближались, тяжелые, гулкие… и в проем недостроенного гаража заглянула бородатая харя здоровенного дворника, облаченного в оранжевую куртку, форменный «вицмундир» для лиц его профессии.
— Эт-та шта-а за выставка, чертов корень? — гаркнул он, прокатившись по Алику Мыскину и Аскольду тяжелым, как колесо асфальтоукладчика, неприязненным взглядом. — А ну геть отседова, бомжары херрровы!!
Алик хотел было ответить дворнику, что тот недостаточно обдуманно выбирает выражения, что он прибегает к непарламентским выражениям и что неподалеку отсюда работает дипломированный дворник, бывший преподаватель университета, который даже с бомжами на «вы»… одним словом, он хотел обложить грубияна отборнейшим матом, но Аскольд с горьким смехом схватил его за рукав…
И Мыскин промолчал.
Ночной звонок, который отчего-то так встревожил Романова, оказался от одного из администраторов творческой группы Аскольда. Он срочно уведомлял Сергея Борисовича, что заказаны двадцать два билета на утренний лайнер до Москвы. Вылет в шесть пятнадцать.
— Та-а-ак, — протянул Романов, положив трубку. — Ну что будем делать, Алеша?
— А что такое?
— Вылет сегодня утром в шесть пятнадцать, вот что, — ответил Романов. — Ну… что будем делать? Вылетаем или как?
Константин почесал в затылке, помолчал, закусив тонкие губы, а потом произнес:
— Ну что ж… я думаю, нам нужно выбрать самый очевидный вариант. Тот самый, что я уже
