Сережа лежал на огромной белоснежной кровати. Таких кроватей и такой ослепительной белизны нет, не было и не будет в государственных медицинских учреждениях (ЦКБ и тому подобные заведения для государственных мужей не в счет). К несчастью для тех, кто не имеет и никогда не будет иметь возможности лечиться в элитных частных больницах.
К нему вошли только Адамов и генерал ФСБ, которого начальник службы безопасности Вишневского называл Константином Ивановичем, а также следователь Генпрокуратуры. Остальным — двум заместителям Адамова, второму следователю Генпрокуратуры и Фирсову — было предложено пока что посидеть возле палаты и поиграть в расположенный тут же бильярд. Если, разумеется, кто выразит такое желание.
Меньше всего желания скатать партейку в бильярд выказал, разумеется, Фирсов, который мало того, что сидел в инвалидной коляске и был бледен, как мертвец, так еще и тщетно пытался унять дрожь в руках.
Вот и играй после этого в бильярд. Тем временем в палате Сергея Воронцова началась в высшей степени занимательная беседа.
— Я руководитель службы безопасности Романа Арсеньевича Вишневского. Моя фамилия Адамов. А вот ваша фамилия Воронцов, не так ли? — спросил Адамов, пристально глядя на Сергея.
А выглядел тот не лучшим образом — похудевший, заросший щетиной, с кругами под глазами и перевязанной шеей. И — надо сказать — оставалось только удивляться, каким образом он мог убеждать всех, что он Аскольд, если сейчас не было никакого сходства.
— Д-да, — ответил Воронцов на вопрос Адамова.
— Вот и хорошо. Осталось и на другие мои вопросы ответить так же удовлетворительно. Что вы делаете в Москве, Воронцов?
— П-приехал.
Судя по всему, у Сережи были повреждены голосовые связки, потому что каждое слово он выдирал из себя, как ощетинившийся рыболовный крючок из проколотой рыбьей губы. С хрипом и надреснутым, гортанным придыханием.
— Это понятно, — сказал Михаил Миронович. — Вы приехали сюда вместе с Фирсовым и Романовым из ***ова, где у Аскольда был гастрольный концерт, не так ли?
— Так.
— Фирсов и Романов наняли вас заменять Аскольда на этом концерте и после него, уже в Москве?
— З-зачем вы спрашиваете, если и сами все прекрасно знаете? — выдохнул Сережа.
— Хорошо, — пристально посмотрев на Сергея, сказал Михаил Миронович. — Поступим иначе. Я сам буду рассказывать, что произошло с вами в последние сутки, а вы меня поправите, если я в чем-то ошибусь.
— Хорошо…
— Вы приехали в Москву позавчера рано утром, — заговорил Адамов. — После чего пошли на сведение альбома Аскольда в его студию, где вы удачно напились, как то водится и у звезд эстрады, и у их двойников, до поросячьего визга или же искусно имитировали таковое состояние, и были благополучно доставлены в квартиру Андрея Арсеньевича на Кутузовском проспекте. Где и спали приблизительно до сорока минут восьмого. Вечером вы пошли на вручение премии «Аполло» — тоже под видом Аскольда, разумеется. Потом вы доехали до дома Романа Арсеньевича… Затем было куда веселее, — продолжал Адамов. — Вы приехали к Вишневскому…
— Я не был у него! — негромко проговорил Сережа и поморщился: слова отдались болью в поврежденном горле.
— Что?
— Вы говорили, чтобы я поправлял вас, если вы будете отклоняться от реального хода недавних событий… так вот, я вас поправляю: я не был в доме Вишневского и не видел Романа Арсеньевича.
— Потом вы поговорили с ним, — продолжал Адамов так, как если бы никаких слов Сережи и не было, — а потом, зная, что камеры в его кабинете выключены — он не переносит, когда его просматривают в моменты семейных разговоров…
— Да не был! Я! У него!
— …удостоверившись, что дело обставлено так, как и задумывалось, убили его.
Сережа застыл на подушке: вероятно, все силы его головых связок выплеснулись в две предыдущие протестующие фразы. Да и, попросту говоря, он был просто пригвожден к подушке заявлением Адамова. Последний же пристально смотрел на Воронцова и видел, что до того только спустя несколько секунд дошло, в чем, собственно, его обвиняют.
— Я? — пробормотал Сережа. — Я… убил кого? Виш… Виш-невского? Я? Вы бы еще сказали Березовского.
Он отвернул голову вправо и закрыл глаза.
— Я не был у Вишневского, — тихо произнес он, — не был.
— Но если не вы, значит, Романа Арсеньевича убил кто-то другой? — жестко выговорил Адамов. — В точности похожий на вас, т. е…
— Я не знаю…
— А вы знаете, что на оружии, из которого убили Вишневского, обнаружены ваши отпечатки?
Серая резиновая улыбка косо развалила лицо Воронцова надвое.
— Мои… отпечатки? А на чьей-нибудь заднице вы не обнаруживали моих отпечатков, господин Адамов? Нет? Жалко. Я… я был так наглухо… что мог хвататься за что угодно. Я… я…
Адамов резко прервал его:
— Но как же вы объясните тот факт, что орудие преступления мы обнаружили в вашем сером пиджаке?
— Это не мой пиджак… — тихо ответил Сергей. — Это не мой… мне сказал его надеть Фирсов.
— А это вы узнаете?
И перед глазами Сережи Воронцова возникла толстая ручка с золотым пером.
— Это? Это — узнаю. Это мне дал Фирсов, чтобы я подписывал автографы.
— Фирсов? Автографы?
— Да. А потом он сказал, что я могу оставить ее себе, потому что… типа подарок.
— А когда он ее вам дал?
— Когда? Да часов в двенадцать, наверно. Ночью уже, после церемонии этой… с премией. Я точно не помню. Пьян… пьянство — страшное социальное зло…
— Прекрасно, — сказал Адамов. — А знаете ли вы, что именно из этой ручки убит Вишневский?
На лице Сережи медленно расплывалось медоумение.
— Из ручки? Это как… как из пистолета, что ли?
— Поня-а-атно! — протянул Адамов и, коротко усмехнувшись, открыл дверь и сказал в коридор:
— Фирсов, закатывайся сюда. Есть небольшой разговор. Ясно как Божий день, — повернувшись к генералу ФСБ, негромко проговорил Адамов. Фирсова вкатили в палату двое его коллег по работе и тут же — по знаку Адамова — удалились.
— Алексей Иваныч, — непривычно тихим и вкрадчивым голосом начал Адамов, — дело в том, что гражданин Воронцов утверждает: эту ручку ты дал ему приблизительно около двенадцати, т. е. уж после того, как был убит Роман Арсеньевич. Как ты это объяснишь?
— Я уже все объяснил вам, Михаил Миронович, — коротко ответил Фирсов. — Мы ехали в аэропорт после того, как посетили Романа Арсеньевича. А потом ночной клуб. А допрашивать господина Воронцова в данный момент я считаю излишним по той простой причине, что его ответы пока что, мягко говоря, могут не совсем соответствовать истине. Возможно, при падении мозг мог…
— Нет, ты это словоблудие мне брось, — перебил его начальник службы безопасности Вишневского. — Итак, ты утверждаешь, что не знал, что с тобой вовсе не Аскольд.
Фирсов тряхнул головой, отчего его массивные красные уши задрожали. Это выглядело бы комичным в иной ситуации, но — только не сейчас.
— Я думал, что он дублирует Аскольда только там, на концерте, а потом вышло, что он вынужден совсем по-другому… (Вероятно, от ранения и слабости у Фирсова путались мысли и заплетался язык.)
