следующие дни произошли лишь короткие перестрелки с врагом, которые, однако, не помешали нашему дальнейшему движению на восток.
Спустя пару дней наша рота расположилась на привал среди домишек какой-то деревни, расположенной возле дороги. Помня о том, что деревня представляет собой идеальную цель для советской артиллерии, я лег спать под открытым небом, в небольшой ямке неподалеку от дома.
В середине ночи я проснулся от звука голосов. До меня донеслись лишь обрывки разговора проходивших мимо людей, и я не понял, кто это — немцы или русские. Я напрасно пытался разглядеть идущих, но в кромешной тьме различал лишь смутные силуэты, хотя они находились всего в десятке футов от меня.
Напрягая слух, я окончательно убедился в том, что это не немцы. Интуиция подсказала мне, что это, видимо, небольшая группа русских красноармейцев, выбирающихся из окружения. Я сначала подумал, что они прошли мимо наших часовых, но потом решил, что, скорее всего, русские просто не заметили нашего присутствия, как и мы — их.
Не вполне понимая, представляют ли русские опасность для нас, я лихорадочно ломал голову над тем, как мне поступить. Если я выстрелю из винтовки или брошу гранату, то убью нескольких врагов, но в таком случае рискую стать жертвой своих же товарищей, которые по ошибке откроют по мне огонь. В конечном итоге я предпочел не производить шума и позволить русским пройти дальше. К моему великому облегчению, те вскоре скрылись в темноте, так и не заметив нас.
Пройдя менее чем за неделю около 150 километров от Рауны на восток, наша дивизия, наконец, оказалась на территории самой России. 12 июля мы подошли к Пскову, расположенному на южном берегу Чудского озера, где соединились с нашими танковыми дивизиями, ожидавшими поддержки пехотных частей, чтобы возобновить наступление в сторону Ленинграда.
Повернув на север, мы оказались на крайнем левом фланге группы армий «Север». Справа от нас находилась 1-я пехотная дивизия вермахта, слева — восточный берег озера. В то время как мы двигались вперед по плоской равнине с редкими лесами, само Чудское озеро оставалось вне нашего поля зрения.
Начав наступление на север, мы все чаще сталкивались с такими препятствиями, как плохие дороги и усиливающееся сопротивление советских войск. Дело также серьезно осложнялось картами, на них были показаны главные дороги, которых в реальности просто не существовало. Помимо проблемы с точностью, имелась и другая — даже скверных карт нам все равно не хватало. Несмотря на то что нашему ротному командиру удалось где-то раздобыть местные географические карты, нам, обычным пехотинцам, было абсолютно непонятно, в каком именно месте бескрайних русских просторов мы находимся.
Не имея радиоприемников, мы получали информацию о происходящем исключительно из привозимых два раза в неделю газет, издаваемых в штабе 58-й дивизии. Большую часть газетного пространства занимали выдержки из речей Гитлера и Геббельса, но были и короткие сообщения о боях и наступлении на Восточном фронте, а также о событиях в Северной Африке и Атлантике. Несмотря на обилие пропагандистских материалов, подвергавшихся при этом сильной цензуре, эти газеты тем не менее позволяли нам получить хотя бы самое общее представление о том, что происходит в мире.
Примерно в то самое время я простыл, и у меня начался жар, я чувствовал необычайную слабость. Когда мы сделали очередной привал, я вошел в какой-то заброшенный дом. Свалившись на кровать, я тут же провалился в глубокий сон, длившийся часов шесть или семь. Проснувшись, я почувствовал себя бодрым и испытал прилив новых сил. Прибавив шагу, я вскоре догнал нашу роту. Во время марша спать нам приходилось урывками, и мой долгий сон в постели показался мне поистине царским подарком.
17 июля, преодолев за пять дней 80 километров, вышедшая из Пскова 58-я дивизия приблизилась к маленькому городку Гдову, расположенному на северо-восточном берегу Чудского озера. По пути мы встретили лишь незначительное сопротивление противника, однако столкнулись с проблемой снабжения. Это было вызвано тем, что наши обозы, остававшиеся южнее нас, сильно опаздывали по причине плохих дорог, и припасы приходилось доставлять по Чудскому озеру.
Испытывая нехватку продовольствия, наша дивизия была вынуждена снова привести в действие советскую мельницу, благодаря чему удалось получить хлеб для немецких войск и местного гражданского населения. Из-за того, что отступавшие советские войска залили зернохранилища нефтью, получившийся хлеб имел неприятный вкус, который не могла отбить даже обильно добавленная в тесто соль.
19 июля наша дивизия продолжила наступление на север и через два дня заняла город Нисо в 25 километрах к северо-востоку от Гдова. Перед нами была поставлена цель — захватить коридор между Чудским озером и побережьем Балтийского моря, чтобы блокировать оставшиеся там части Красной Армии.
Впервые с начала Русской кампании наше продвижение вперед встретило действительно ожесточенное сопротивление советских войск. Хотя транспортный узел в эстонском городе Нарва находился всего в 25 километрах к северу от нас, мы лишь через месяц захватили его и отрезали советским частям пути к отступлению.
Во время долгих маршей по территории Советской России я часто вспоминал моих родственников, остававшихся в Пюггене, и Аннелизу, с которой пару раз в месяц обменивался письмами. Наш роман в январе фактически закончился, и она обручилась с сыном хозяина того цветочного магазина, в котором работала в Люнебурге.
С той поры прошло некоторое время, и я постепенно начал понимать, что неверно отнесся к желанию Аннелизы придать более конкретный характер нашим отношениям. Мне также стало понятно, что мои чувства к ней оказалась глубже, чем я предполагал. Ее помолвка с хозяйским сыном казалась мне неправильным поступком, и я верил в то, что она не состоится, и мы с Аннелизой когда-нибудь снова будем вместе. Тогда же я принял решение обязательно увидеться с ней во время моего следующего возвращения в Германию.
Находясь вдали от дома, я чувствовал, что крепнет моя духовная связь с товарищами по роте, однако при этом понимал, что мне по-прежнему хочется быть лидером, руководить остальными солдатами. Я прекрасно осознавал отличие фронтового братства от дружбы в гражданской жизни.
На войне отношения между людьми строятся на основе практической необходимости, и их сближают сложные экстремальные обстоятельства, особенно среди солдат-пехотинцев. Фронтовое братство отражает зависимость солдата от соседа по окопу; те, кто воюет бок о бок, нуждаются во взаимной поддержке. Дружба в гражданской жизни предполагает более интимную духовную связь, дружеские отношения возникают в результате тщательного отбора. На фронте нет ничего удивительного в том, что ты желаешь найти себе надежного друга и установить с ним добрые отношения, особенно в условиях, когда смерть становится частым явлением.
Наверное, потому что мы понимали, что любой из нас может погибнуть в любую минуту, потеря товарища воспринималась как трагедия очень недолго. Через пару дней острота потери ослабевала, потому что внимание отвлекалось новыми заботами, часто имевшими большую важность. Проходил месяц, и гибель товарища постепенно исчезала из мыслей солдата.
Солдат должен думать только о войне. Если потеря боевого товарища вызывала потрясение, то смерть вражеских солдат подобных чувств не пробуждала и становилась привычным делом. Они воюют против нас и убивают с тем же равнодушием, что и мы их. В бою важно одно — или ты убьешь, или убьют тебя.
Главное для солдата — выполнение воинского долга, однако отношение к долгу несколько отличается у добровольцев и тех, кто попал в армию по призыву. Добровольцы воспринимают приказы более беспечно, тогда как призывникам свойственна осторожность.
Я, будучи добровольцем, воспринимал службу с воодушевлением, однако в отличие от многих солдат никогда без нужды не рисковал жизнью на поле боя. Единственное, чего я искренне боялся, так это смерти или плена. Все остальное я воспринимал как должное, аскетизм и бытовые трудности представлялись мне нормой солдатской жизни на войне.
За годы войны я подсчитал, что соотношение раненых к убитым было четыре или пять к одному. На передовой ранеными занимались медики нашей роты, но они, как правило, оказывали лишь первую медицинскую помощь. Затем их отправляли на последующее лечение к полковым врачам. Если ранение или болезнь оказывались более серьезными, то солдата отправляли в дивизионный госпиталь или вывозили в Германию.
