– И родственников сюда позовем!
– У Веры Викторовны нет родственников, – сообщила начальник отдела кадров.
– Ну и хорошо! – ляпнул директор. – Вернее, плохо, конечно… – У него зачесался плоский затылок. – В общем, мы ее семья, и нам хоронить соратницу! Надеюсь, все согласны?
Учительская одобрительно зашумела. Всем понравилось, как директор выскочил из неловкого положения.
– Верка умерла! – почти громко проговорил обалдевший Ромка. Он был настолько счастлив этой новостью, что чуть не закричал громогласное «ура»! Но рыжий мальчишка сдержался, так как в учительской продолжали разговаривать про интересное.
– И все-таки я не понимаю! – почти истерически возопила учительница французского языка. Она так тряхнула на нервной почве головой, что модные очки съехали с ее утиного носика и чуть не упали на пол. Их любезно подхватил педагог по труду, удачно опохмелившийся поутру, отчего руки были ловки. – Спасибо!.. И все-таки я не понимаю, как эти муравьи проникли в ухо Веры Викторовны?..
Все в жизни бывает, Ира! – философски подметил учитель труда, в крови которого происходили благоприятные процессы. Он ухаживал за «француженкой», хотя она об этом не знала.
– Да, – подтвердил директор. – В жизни бывает все!
– Но не настолько! – еще более истерично вскричала Ира. – Не настолько, чтобы эти гадкие животные сожрали ей полмозга!
– Это не животные! – уточнила биологичка. – Это – насекомые!
– Какая разница!
– Огромная!
– Да замолчите вы!
– Возьмите себя в руки! – приказал директор. – Пусть во всем милиция разбирается! А наше дело хоронить! Кто «за», прошу поднять руки!..
С этого места Ромка уже ничего не слушал. Он помчался в туалет, где с удовольствием опорожнял мочевой пузырь, устремляя на радостях струйку мимо унитаза, стреляя то в один угол, то в другой, добиваясь столь впечатляющего эффекта способом пережимания уретры.
«Ах, Северцев! – пела его душа. – Друтан ты мой!.. Ведь не обманул же! Сделал все, как обещал, дружище! А я на него напраслину навел! Настучать хотел!»
Ромка да такой степени растрогался от веры в дружбу, что описал ботинок. А еще он себя падлой обозвал за гнусный помысел. В наказание Рыжий Псих шибанул своим лбом о стену. Засвистел от боли, а когда она отступила, пацан еще раз поклялся своему отражению в зеркале, что до конца жизни будет хранить дружескую верность Леньке Северцеву.
– Как он клево с муравьями!..
Конечно, их искали. Правда, розыски начались с некоторым опозданием, так как хоронили математичку и пристально интересовались причинами столь странной смерти. А уж когда следователь сообщил о вине санитарных служб, проглядевших муравьиное гнездо, сведя смерть к банальности, вот тогда и заметили пропажу двоих детей.
Искали с усердием, так как дети – святое понятие для государства. Но след мальчика и девочки не отыскивался ни на одном из направлений поисков. Поговаривали даже, что в области завелся маньяк, который похищает детей, потом убивает младые организмы и прячет их под толщей земной на веки вечные.
Через несколько месяцев поиски хоть и не закончились формально, но милиция рвение на этот случай потеряла, тем более что был пойман маньяк-педофил, который брал на себя всех пропавших за последние годы детей. Правда, прямых доказательств не имелось… А потом, в подтверждение смерти разыскиваемых, недалеко от интерната, в лесу, были обнаружены детские волосы, очень похожие на прядку из косички Машеньки Махаоновой. Ее подружки благодаря ленточке признали находку за подлинную, и на том дело закрыли безо всяких угрызений совести. Маньяка расстреляли, а жизнь в Лосиноостровском интернате потекла прежним чередом…
И только Рыжий Ромка знал, как обстоят дела на самом деле. Но о том он никому не говорил, хранил тайну, как Рихард Зорге…
Через несколько месяцев после бегства Леонид нашел на Казанском вокзале спеца, который за двести рублей справил два новеньких паспорта. Имена в главных документах были сохранены оригинальными, но вот возраст существенно отличался от номинального.
Леониду Северцеву, русскому по национальности уже исполнилось девятнадцать лет, а Машенька Махаонова оказалась чуть младше, ей определили полное восемнадцатилетие.
Теперь молодые, обвенчанные в церкви, без особого труда оформили в загсе свои отношения на законном основании.
Они продолжали жить у Серафимы, которая на старости лет и не чаяла такого счастья. Старушка, вылеченная от одиночества, даже в церковь стала ходить реже, все баловала своих постояльцев стряпней из добытых ими продуктов. Вернее, добывал пропитание Леонид, и даже Машенька не знала, откуда в их семье берутся деньги.
Иногда девочка спрашивала мужа, чем тот промышляет в жизни, но Леонид лишь загадочно улыбался в ответ, а Серафима учила Машеньку не лезть в мужские дела.
– Добытчик – это хорошо!.. А наше дело маленькое, главное, чтобы добытчику создать семейное тепло, чтобы в семье мир и благость пребывали.
Старушка обучала Машеньку кулинарному искусству, нехитрому шитью, правильной уборке помещения, а в оставшееся время рассказывала молодой про Иисуса Христа…
Леонид и Машенька по-прежнему оставались детьми Платона, хотя раз от разу их постельные игры все
