Вскоре молодой атташе получил однокомнатную квартирку на отшибе города и стал устраивать в ней «четверги», на которых любили собираться элита и простые смертные, вьющиеся «около»… На «четвергах» Шива узнавал все светские сплетни и новости, такие нужные в работе, а позже, когда все элитные и простые напивались до края и неожиданно гас в комнате свет, он слепо переплетался с множеством голых тел и отдавал свою энергию неизвестной счастливице…
Через год Шива стал понемногу ездить в Европу. Он всем сердцем полюбил Старый свет и чувствовал себя на его землях как рыба в воде… Свободно владея тремя языками, одетый в купленный на все деньги костюм от «Армани», он легко входил в двери всех парадных подъездов. И не было таких «зарешеченных домов», таких шикарных офисов, в которые бы ему не удалось проникнуть. Не существовало ни одного твердокаменного мецената, от которого бы он не смог получить денег на свой очередной фантастический проект.
Ему удавалось вывозит на Запад самые некоммерческие русские спектакли и выставки, и — чудо! — они превращались в доходные, принося посреднику пусть небольшие, но все же проценты прибыли, которые он все до копеечки тратил на новые костюмы…
Шиве исполнилось двадцать пять лет, и его карьера, словно скоростной лифт небоскреба, стремительно взлетала вверх…
Как-то душным летним вечером, задыхаясь в Парижском концертном зале, сердце Шивы неожиданно полюбило.
Она была американской примой-балериной с милым французским именем Мишель.
Шива был очарован ее великолепными, искусными ногами, маленькой белой грудкой и целиком бросил себя к ее твердому, как камень, животу… Мишель, годами привыкшая к поклонению, позволяла себя любить, впрочем, сама к этому не способная, и не из хищнических соображений, как бывает, а так, от природы…
Она жалела Шиву и часто говорила, что ему нет смысла ее любить, что лучше поискать другую, с горячими бедрами и, может, тогда Шива и станет счастливым…
Как бывает, от таких слов фитиль любви еще больше возгорается. Думая только о холодной Мишель, Шива плюнул на все дела, и клубочек его карьеры, вначале
так удачно раскручивавшийся, стал быстро скатываться обратно. В довершение ко
всему его вызвали в советское посольство, где объявили об окончании полномочий атташе по культуре и о скором возвращении на родину…
Бывает так, что отчаяние переходит в решимость, либо сбрасывающую за край, либо лишь проводящую по нему.
В отчаянии Шива решил купить Мишель… Не любовь, так деньги… Но их у него не было… Он занял под двойные проценты тысячу долларов, выдохнул страх и придвинулся к пропасти…
Мокрым вечером, к шикарном костюме от Кардена, источающий тончайших запах французской парфюмерии, он вылез из такси, твердой походкой самоубийцы поднялся по лестнице парижского казино и, коротко оглядевшись, занял свободное место возле стола с зеленым сукном…
Завсегдатаи, оглядев молодого человека, вдруг в общем порыве поняли, что за этим столом в скором времени произойдет самое интересное, и перекочевали поближе… Столько решимости было в бледном лице молодого человека, столько отчаяния угадывалось в его прекрасных глазах, что наблюдателей невольно охватил страх за него, за висящую на волоске жизнь, и они еще плотнее сомкнулись вокруг Шивы.
Шива не спешил… Он внимательно смотрел на стол, следил за резвящимся шариком и, как все, отметил про себя, что черное выпадает уже девятый раз…
— Ставки сделаны, господа!.. — услышал он безразличный голос, пока шарик вновь совершал свой бег, и дал всем богам клятву, что не пожалеет и пальца за свой выигрыш…
И десятый раз выпало черное… Шива знал, что такое случается крайне редко, что цвет, словно заколдованный, может выходить и десять, даже по двадцати раз кряду… Он вытащил из кармана деньги и всю тысячу все-таки бросил на красное…
Зал замер и стал с любопытством ожидать развязки… И нельзя сказать что ставка была очень крупной. Но опыт старых игроков подсказывал им, что эти деньги — единственное, чем располагает молодой человек, что именно сейчас произойдет главное, могущее решить, жить ТОМУ или нет…
— Что вы делаете!.. — зашептал какой-то грязный старик в ухо Шиве. — Уже десять раз было черное!.. Не испытывайте судьбу!.. Ставьте скорее на черное!..
— Ставки сделаны!. — Ставки сделаны!.. — разнесся по залу голос, и шарик был брошен…
Все завертелось в глазах Шивы. Красное смешалось с черным, все цифры слились в одну; он про себя шептал, то ли Богу, то ли дьяволу, или обоим сразу, что палец будет его жертвой, а им наградой; для зрителей же оставался спокойным и холодным…
Шарик еще раз подпрыгнул, с трудом перевалился в соседнюю лунку и замер.
— Тридцать два, красное, — возвестил крупье и стал разбрасывать выигрыши. Все вокруг облегченно вздохнули, а неприятный старикашка поздравил Шиву, пожав его плечо костлявыми пальцами.
Шива поставил свою тысячу, и выигрыш вновь выпал на красное… Рулетка, треща, завертелась, и он снова шептал про себя: «Палец… Палец…»
— Двойка, красное!..
Вокруг стола прошел легкий гул, а Шива, собрав выигрыш, целиком положил деньги на цифру «12».
— Безумец! — услышал он… А какой-то нетрезвый, с женственными чертами повеса вытащил из кармана пистолет и предложил им воспользоваться. Шива несильно его оттолкнул, тот засмеялся и затем несколько раз нажал на курок, выстреливая из дула водяные фонтанчики.
Повесу оттеснили за спины, и когда рулетка завертелась, тот вдруг притих, поднялся на цыпочки и стал следить за бегущим шариком.
Шива уже ничего не шептал, просто стоял и смотрел, как будто безучастный к своей судьбе… На этот раз колесо вертелось дольше обычного, и когда оно наконец остановилось, зал еще целое мгновение был погружен в тишину…
— Банк сорван, — так же бесстрастно объявил крупье. Он раздал все мелкие выигрыши и пригласил Шиву в главный зал, где ему выдали наличностью почти семьсот двадцать тысяч франков…
Когда Шива шел к выходу, гомонящая толпа на мгновение успокоилась и какой-то голос крикнул: «Шампанского!» Не оглядываясь, он прошел мимо, спустился на первый этаж и на минуту зашел в мужскую комнату. Там вытащил из кармана маленький, остро отточенный нож, раскрыл лезвие, к холодному сиденью унитаза приложил указательный палец левой руки и одним движением его срезал. Затем спустил окровавленную воду, туго перевязал носовым платком обрубок и вышел из казино на мокрую улицу ночного Парижа.
Он стремился к своей Мишель, еще не зная, что скажет ей, сам не испытывая радости, лишь горько сознавая, что пальцы на его руках стали той шагреневой кожей, которая будет исполнять желания и которая со временем, с исчезновением последнего пальца, может лишить Шиву жизни…
Мишель приняла Шиву, и он безуспешно стал пытаться оживить ее холодные, словно у покойника, бедра… В посольство он, конечно, не явился и остался нелегально жить во Франции, отчаянно тоскуя, когда Мишель временами уезжала к себе в Америку… К тому же и деньги таяли на глазах, заставляя мозги Шивы лихорадочно работать, чтобы отыскать возможности к их получению…
Как-то раз Шива зашел к своему знакомому издателю, они разговорились о том, о сем, и французский книжник сказал ему, что если уж зарабатывать деньги, то сразу много, а затем поведал о желании всех издателей мира выпустить в свет энциклопедию Тибетской медицины. Но, к сожалению, это невозможно, так как тибетцы хранят свои тайны и за деньги, тем более, не продают, и заработать на этом деле можно было бы не один миллион…
Так шло время… Наконец оно стало благословенным для всех русских эмигрантов.
У Шивы сначала проклюнулась, а затем и дала рост некая идея, для которой ему понадобилось приехать на время на родину…
Шива поклялся самому себе, что если дело выгорит, то он пожертвует следующий палец, сократив шагреневую шкурку еще на одну десятую…
Он купил билет в компании Аэрофлота и после двух с половиной часов полета приземлился в родном городе.
