— Фу, гадость! — поморщился Володя, но тут вспомнил улыбающееся лицо мальчишки и решил, что это совсем не гадость.
— Согласен с тобой! — поддержал Погосян. — Всех бы этих тварей в костер, чтобы мясом их паленым надышаться!.. Ну да ладно, что с делом Ильясова?
Честно говоря, Синичкин совсем забыл об Ильясове, да и не хотелось ему вспоминать о татарине вовсе, так как в жизни объявились новые подробности, вытесняющие рутинные дела.
— Я же говорил, что не следователь, — заныл капитан.
— А как же интуиция?
— Что-то замолчала… А может, Ильясов все симулировал? — предположил Володя. — Инсценировал все, а сам куда-нибудь скрылся?
— Куда? — поинтересовался Погосян.
— Может быть, действительно в Крым?
— Без уха и ноги, — съязвил начальник. — И зачем ему это? Квартиру бросать, любимую работу?
— Не следователь я, — повторил Синичкин.
— Опроси еще раз соседей! Я думаю, что преступление в квартире произошло, как-никак все стены в крови! Еще раз жилплощадь обследуй, может, чего найдешь!
Синичкин покивал головой, подумал о том, что ноги еще больше заболели, и посмотрел в глаза Погосяна с мольбой, мысленно прося, чтобы тот его отпустил домой.
— Знаешь что, — решил армянин. — Ступай-ка ты домой! Выглядишь плохо!.. Тем более что ребенка усыновил, жене надо помогать на первых порах!.. Иди…
Синичкин бы поцеловал Погосяна в самые губы за способность чувствовать ближнего, но вместо этого шепотом выразил признательность и через двадцать секунд отбыл из отделения, чтобы побыстрее прибыть домой…
Анна Карловна, жена Владимира Синичкина, вовсе не была немкой по происхождению. А была она самой что ни на есть русской женщиной в таком-то поколении, причем поколения все были сплошь военные и лишь отец ее, Карл Иванович, по фамилии Вилов, пошел по милицей-ской части и дослужился до генерала.
Надо отметить, что не один Синичкин считал семейство Виловых немцами. Такого мнения были и многие служащие Министерства внутренних дел. А все потому, что имя генерала было совершенно немецким.
Вначале из-за своего имени Карлу Вилову карьера давалась с трудом, он целых пять лет после училища ходил в младших лейтенантах, уверяя всех , что не немец, что фамилия у него русская! Все кивали в ответ, но предполагали, что именно фамилия и претерпела изменения и была какой-нибудь типа Виллер или Вильке.
А потом Карлу Вилову пришла в голову чудесная идея, и он на собрании объявил своего деда соратником Карла Либкнехта и самого Тельмана и сообщил, что именно в честь первого его и нарекли немецким именем. В конце речи он поднял кулак к небу и произнес: «Рот Фронт!»
Через месяц Карл Иванович Вилов стал капитаном.
На самом деле ничего этого не было. А имя «Карл» произошло в русской семье вот как.
Отец Карла Иван Вилов, полковник артиллерии, имел жену Клару Андреевну Синчикову, артистку цирка, впрочем, очень одаренную и очень красивую женщину. Выступала Клара на арене с оригинальным номером, который заключался в том, чтобы проговаривать очень быстро скороговорки. Она могла сказать их без запинки до тридцати штук кряду на пулеметной скорости. Успех был феноменальным, так как даже драматическим артистам такие фокусы не удавались. Так вот, Клара Андреевна в положенные сроки забеременела от своего полковника, который всю беременность поддразнивал ее одной скороговоркой, о которой не трудно догадаться:
— Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет!
Кларе Андреевне это не очень нравилось, и она просила мужа перестать, но тот, словно заведенный, до десяти раз на дню твердил:
— Карл у Клары…
Жена пыталась отвечать той же монетой и перебивала:
— Прицел шестнадцать!..
Но Ивана Вилова это не задевало, и он, посмеиваясь, договаривал:
— А Клара у Карла…
В конце концов полковник Вилов уехал на далекие стрельбы, а Клара Андреевна как раз в это время и разрешилась от бремени славным мальчиком и записала в его метрику имя — Карл.
Отстреляв положенное, полковник вернулся домой и побил красавицу жену за своеволие. Но надо заметить, что с этого времени он забыл скороговорку про Клару и Карла и перестал посещать выступления жены в цирке.
Таким образом и пошла молва о том, что семья Виловых из немцев, и сколько Анна Карловна ни рассказывала Синичкину семейное предание, он не верил в него. А не верил из-за того, что был раздражен внезапной смертью генерала Вилова, так и не успевшего помочь зятю с карьерой…
— Сенечка! — пела Анна Карловна младенчику. — Сыночек!..
Она совала ему в ротик соску, а малыш выплевывал ее, не желая сосать вовсе.
— Что хочет мой славный сыночка? — интересовалась женщина.
Вслед за этим вопросом мальчишка открыл рот, и Анна Карловна разглядела в нем, огненно-красном, четыре зуба, белеющих драгоценным жемчугом, и вскрикнула от неожиданности.
— Да ему не менее, чем полгода!
Ребенок засмеялся, как будто подтверждая догадку приемной матери. При этом он потянул к ней ручки и ласково потрогал ее за шею.
От этих прикосновений женщине стало так хорошо, так тепло и счастливо, как прежде не было никогда.
— Может быть, ты, Сенечка, мяса хочешь? — неожиданно для себя спросила Анна Карловна.
К ее удивлению, ребенок кивнул головкой и засмеялся заливисто и заразительно…
Володя Синичкин, идя домой, решил, прежде чем вкушать семейные радости, все-таки позаниматься чуток делом Ильясова, а потому вошел в подъезд его дома и поднялся на двенадцатый этаж.
Прежде всего он осмотрел пломбу, наложенную на дверь ильясовской квартиры, и нашел ее сломанной.
Кто-то проникал несанкционированно в квартиру! — догадался капитан. — Кто-то что-то искал! Но кто и что? — вот вопрос.
Синичкин несколько подумал, не стал входить в квартиру пропавшего без вести, а позвонил в квартиру напротив. Под дверью зашебуршали, и Синичкин громко оповестил, что прибыл участковый и просит дверь открыть для разговора.
Дверь открыла молодая девица, дочь хозяина, и тут же проинформировала, что папки дома нет. А сквозь приоткрытую занавеску Синичкин разглядел мужское плечо и часть небритой щеки.
— Митрохин! — позвал он громко.
Плечо дернулось, щека спряталась.
— Ну выходи, выходи! — прикрикнул участковый. — А то я невесть что подумаю, почему ты от властей скрываешься!
Занавеска отдернулась, и из-за нее вышел мрачный Митрохин с физиономией, отливающей синевой.
Били его или дрался еще совсем недавно, — догадался Синичкин, а девушке сказал, что врать нехорошо, что до добра не доведет это!
— А вы не имеете права врываться в чужую квартиру! — с вызовом произнесла Елизавета. — Санкция есть?
— Подкованная девочка, — отреагировал участковый.
— А ну пошла в комнату! — рыкнул Митрохин и оборотил к пришедшему физиономию. — Чем обязан?
— Да вот, уточнить кое-что хочу, — ответил Владимир и сделал паузу.
В это затишье Елизавета, взметнув подбородком к небу, прошествовала в комнату, покачивая бедрами
