— И не думай! — спокойно отреагировал Митрохин и высунул из-под куртки дуло «ТТ», сопроводив его взглядом, чтобы Мыкин увидел. — А я в твоем лобике аккуратную дырочку проделаю!
Тепловик постарался сделать вид, что не испугался, некоторое время смотрел в черный глаз пушки, затем оторвался от него и глотнул из второй кружки.
— Ладно, что делать будем? — поинтересовался он, ощущая во рту вкус соды.
— Так-то лучше!
Митрохин чувствовал себя хозяином положения, на секунду ему представилось, что он воровской авторитет, но затем что-то буркнуло в животе и все обмякло безнадежностью. Он не знал, что делать.
— Бежать!
— Куда? — с сарказмом поинтересовался Мыкин.
— В Азию.
— В хлебный город Ташкент?
Митрохин шумно задышал.
— Там фрукты, там тепло! — продолжал тепловик. — Заляжем на какой-нибудь малине лет на десять- двадцать, там, глядишь, все и уляжется!
— Может, в Ирак? — вяло предложил вооруженный товарищ. — Самолет возьмем?..
— Дебил!
Митрохин пропустил оскорбление, положил на стол деньги за пиво и пошел к выходу. На улице он завернул за стекляшку, увлекая за собой Мыкина, и там, среди ящиков, неожиданно ткнул тепловика левым кулаком в челюсть, а когда тот собрался на ответный удар, из-под куртки вновь появился цыганский глаз «ТТ».
— Убью! — дрожащим голосом предупредил Митрохин.
И действительно, напуганная душа готова была убить, и палец по ее приказу в любую секунду нажал бы на курок вороной стали.
— Убью…
— Ладно-ладно, — отшатнулся Мыкин за ящики. — Успокойся и давай все обсудим по-тихому!
— Если ты меня еще раз дебилом!.. Я тебя!..
— Скоро Новый год!
— Чего?!! — оторопел от неожиданности Митрохин.
— Посмотри, какое красивое небо!
Митрохин машинально вознес глаза к серому небу с клубящимися по нему облаками и тотчас завыл от невыносимой боли. Его обманули, и кисть, сжимающая пистолет, уже трещала костями, готовая вот-вот переломиться. «ТТ» выпал в снег, из которого его, еще теплый, достал Мыкин, продолжая удерживать руку товарища на изломе.
— Хорошая штука! — похвалил тепловик. — Ну что, ломать? — и сократил угол кисти по отношению к руке.
— А-а-а!!! — завопил Митрохин. — Мама моя, где ты?!!
— Ломаю!..
— Нет, что ты! Прошу, не надо!
— Чего ж ты меня исподтишка кулачишком своим, а? Каждый с пистолем так может!
— Затмение нашло! Ситуация безвыходная замучила!.. Отпусти-и-и!..
— Живи, гаденыш!
Мыкин отбросил от себя кисть товарища и, утирая с лица пот, уселся на пустой ящик. Митрохин сел напротив, держа измятую руку возле груди. Так они сидели долго, думая каждый о своем.
— Озверели мы совсем! — сказал Мыкин.
— Да, — согласился Митрохин. — Как нелюди!..
— А ведь мы с тобой уж двадцать лет как друзья!
— Неужели?
— Так точно. В этом году двадцать лет, как в погранвойска призвали…
— Деды нас тогда помучили, — мечтательно припомнил Митрохин. — Но недолго, потому что мы — вдвоем!!! Кости сержантам поломали, другие сразу отстали…
— А помнишь Огрызова?
— Старшину?.. Да у меня его харя алкогольная до сих пор перед глазами стоит!
— Помнишь, как мы его перед всей частью опозорили? На комсомольском собрании? Тогда мне дружок в посылке набор иностранных сюрпризов прислал с пердунчиком?
Митрохин захохотал во все горло, так что в уголках его глаз появились слезы.
— Жирная сволочь хотела меня из комсомола гнать за то, что я на контрольной полосе кучу наложил и тревога сработала! Помнишь, какую он речь загнул?
— А я в этот момент сзади пробрался и положил пердунчик ему на стул, — Мыкин тоже заулыбался. — Вот он потом и сел. Получилось, как слон. — Тепловик сложил губы трубочкой, высунул язык и изобразил, как слон выпускает газы. — А на собрании полковник был и замполит. Их в мгновение ока из Ленинской комнаты унесло! Огрызов тогда неделю бюллетенил!..
Друзья посмеялись над воспоминаниями юности, а потом опять долго сидели на ящиках молча. Шло время, они замерзли.
— Что делать будем? — вздохнул Митрохин, кутаясь в пуховую куртку.
— Не знаю…
— Может, правда в Ирак?
— Дурак, — мягко произнес Мыкин. — Мы с ними дружим. Нас тут же выдадут обратно. А тут за Ильясова, за мента и за измену Родине… Я Родине изменять не хочу. Я люблю Родину.
— Я тоже люблю, — признался Митрохин. — А с арабами жить сложно. Как думаешь, есть у арабов тараканы?
— Тараканы всюду есть. Они как евреи, их отовсюду гонят, убивают, а им хоть бы хны, живут и живут! Богом избранные твари!
— А я чуть было не убил сегодня одного. Огромный, величиной с ладонь. Поди, тараканий царь! Может, правильно, что не убил?
— А чего, всякая насекомая тварь тоже жить хочет…
Они еще немного посидели.
— Мент про ухо говорил.
— Про какое ухо?
Мыкин поднял на Митрохина глаза и смотрел на товарища с грустью русского человека, которого затравили волками.
— Мол, мы ухо Ильясову отрубили!
— Как же! Я же участковому его сам дал, в коробке спичечном. Он мне еще не отдал его. Коробок-то коллекционный!
— Он потом согласился, что не мы ухо.
— А чего ты мне тогда об этом говоришь?
— Не знаю, — Митрохин пожал плечами. — Выход ищу…
И опять друзья замолчали. Мыкин думал о жене и детях, о теплоцентрали, а Митрохин волновался о том, что дочь Елизавета потребляет наркотики вместо того, чтобы вести нормальную половую жизнь.
Эх, вспомнил Митрохин, еще и повестка из военкомата на переподготовку.
— И военные нас искать будут! — сказал он вслух.
— За что?
— Про повестку забыл?
— Про какую повестку?
— Из военкомата, — напомнил Митрохин. — Переподготовка в местах боевой славы! На границе с Монголией!
Лицо Мыкина просияло.
— Вот он выход!
— Где? — не понял Митрохин.
