Джером ви-дел, как мерно вздымается его грудь, а руки, словно вы-резанные из дерева, лежат на воде.
Мальчик, думая, что незнакомец спит, сделал не-осторожное движение; затрещали ветки, и человек от-крыл глаза.
Джером был в полной уверенности, что огромный мужик его приметил. Он поднял с бортика голову и стал вглядываться в заросли, щуря глаза. Мальчик замер и пересидел опасность… Мужик вылез из бассейна и, одевшись на мокрое тело, неторопливо пошел своей до-рогой. Между ног у него было столь густо и черно, что Джером испугался: ему никогда не стать таким взрос-лым…
Мальчик подходил к Плюхову монастырю и думал о том, что непременно опять сходит к бассейну и искупа-ется в нем. Еще ему было крайне интересно узнать, кто этот незнакомый мужик с телом Зевса, нарисованного в учебнике по античной истории.
Размышления Джерома прервала маячившая невда-леке фигура в монашеских одеждах.
Монах не спеша шел в ту же сторону, что и мальчик. Видимо, Джером шел быстрее и нагнал его в дороге.
Отец Гаврон, узнал мальчик и замедлил шаг.
Монах нес в руках какую-то бутыль, сжимая ее бе-режно, словно дитя.
– Формоль', – подумал Джером.
Поговаривали, что отец Гаврон был болен диабе-том – сахарной болезнью и что он в муках изобрел какое-то вещество, лечащее его от тяжкого недуга, кото-рое сам же и назвал формолью. Поговаривали, что обык-новенное живое существо формоль убивала наповал двумя каплями, но только не отца Гаврона. Он прини-мал ее по полстакана натощак каждое утро, что давало ему возможность жить и работать на подворье самые тя-желые работы.
Особенно непослушных учеников интерната отдава-ли на перевоспитание в Плюхов монастырь, и попадали они непременно в келью отца Гаврона. Монах умел пере-воспитывать, выбивая спесь из послушников непосиль-ным трудом и коротким сном под утро. От этих послуш-ников город и узнал про изобретенную монахом фор-моль.
Джером знал, что рано или поздно сам попадет под монастырский замок, но не огорчался, а, наоборот, наде-ялся, что ему удастся стащить хоть самую малость лекарства, являющегося сильнодействующим ядом. А уж он найдет ему применение.
Мальчик еще немного замедлил шаг, давая монаху возможность оторваться… Потом обошел монастырь по правую руку и отыскал пригорок невдалеке от речки, за которым было удобно устроить засаду. Он улегся на землю и стал наблюдать за курами, пасущимися на пло-дородном берегу. Их было в этом месте великое множе-ство. Всех мастей и величин, глупые в своей безмятеж-ности в этот вечерний час, они представляли собой ве-ликолепные мишени… Джером осторожно достал из кармана самопал и дробь. Насыпал в трубочку серы и отсчитал три дробины. Оглядевшись еще раз по сторо-нам, оттянул боек и приготовился к стрельбе, приметив двух жирных петухов, черного и пестрого, которые так важно вышагивали в траве, как будто только что узнали о присуждении им Нобелевской премии в области физики.
Мальчик тщательно прицелился и спустил курок. Заряд с грохотом угодил в пестрого петуха. Его голова, словно тухлый помидор, разлетелась на множество ош-метков, а обезглавленное тело в предсмертных конвуль-сиях забегало по мокрой траве, обливая кровью испу-ганных сородичей, бросившихся врассыпную.
– Есть! – заорал Джером во все горло. – Да! Да! Да!
Он рванулся вдогонку за убегающей жертвой, догнал ее, навалился всем телом и, пачкаясь в густой крови, дождался последних петушиных судорог.
Если бы кто-ибудь в этот момент видел Джерома, то понял бы, что мальчик счастлив этой минутой. Его лицо лучилось диким восторгом, губы растягивала ши-рокая улыбка, а пальцы, сжимающие мертвую тушку за ноги, так и тряслись от возбуждения.
Джером вытащил из-под ремня бутылку и принялся цедить в нее кровь из петушиного горла, давя на тушку коленом.
– Вот ведь как мало в курице крови, – думал Джекарства, являющегося сильнодействующим ядом. А уж он найдет ему применение.
Мальчик еще немного замедлил шаг, давая монаху возможность оторваться… Потом обошел монастырь по правую руку и отыскал пригорок невдалеке от речки, за которым было удобно устроить засаду. Он улегся на землю и стал наблюдать за курами, пасущимися на пло-дородном берегу. Их было в этом месте великое множе-ство. Всех мастей и величин, глупые в своей безмятеж-ности в этот вечерний час, они представляли собой ве-ликолепные мишени… Джером осторожно достал из кармана самопал и дробь. Насыпал в трубочку серы и отсчитал три дробины. Оглядевшись еще раз по сторо-нам, оттянул боек и приготовился к стрельбе, приметив двух жирных петухов, черного и пестрого, которые так важно вышагивали в траве, как будто только что узнали о присуждении им Нобелевской премии в области физики.
Мальчик тщательно прицелился и спустил курок. Заряд с грохотом угодил в пестрого петуха. Его голова, словно тухлый помидор, разлетелась на множество ош-метков, а обезглавленное тело в предсмертных конвуль-сиях забегало по мокрой траве, обливая кровью испу-ганных сородичей, бросившихся врассыпную.
– Есть! – заорал Джером во все горло. – Да! Да! Да!
Он рванулся вдогонку за убегающей жертвой, догнал ее, навалился всем телом и, пачкаясь в густой крови, дождался последних петушиных судорог.
Если бы кто-нибудь в этот момент видел Джерома, то понял бы, что мальчик счастлив этой минутой. Его лицо лучилось диким восторгом, губы растягивала ши-рокая улыбка, а пальцы, сжимающие мертвую тушку за ноги, так и тряслись от возбуждения.
Джером вытащил из-под ремня бутылку и принялся цедить в нее кровь из петушиного горла, давя на тушку коленом.
– Вот ведь как мало в курице крови, – думал Джером. – И стакана не наберется!
Не то что в человеке – четыре литра! А в лосе, наверное, крови два ведра!..' Отбросив обескровленное тельце, мальчик отер бу-тылку от крови и перьев и, успокаиваясь, вновь залег за пригорок.
На этот раз ему пришлось ждать гораздо долыпе. Куры, испуганные грохотом самопала, перекочевали подалыпе и теперь клевали возле самой реки, но все ясе зернышко за зернышком приближались к лобному ме-сту.
– Вот твари безмозглые, – думал Джером. – Можно тысячу перестрелять, а они так и не поймут, что проис-ходит… Лось непременно убежал бы с этого места и ни-когда бы впоследствии к нему не приближался, а эти – прожорливые – ползут на смерть'.
Джером перезарядил самопал и прицелился в кудах-чущую птицу.
На этот раз он попал курице в крыло. Жирная тварь завопила в гневе, хлопая по боку здоровым крылом, за-крутилась на одном месте, пытаясь избавиться от боли.
Мальчик проворно выбежал из засады, прыгнул на раненую курицу и в одно движение скрутил ей голову. Затем повторил ту же процедуру, что и с предыдущей жертвой, – выдавил в бутылку теплую кровь и тща-тельно заткнул горлышко пробкой.
Джером уходил в засаду и стрелял, пока не кон-чилась сера и дробь. Ему удалось подстрелить еще шесть птиц. Дважды, когда совсем стемнело, мальчик промахивался, что приводило его в бешенство. Тогда он лежал на земле, смотря в небо, и ждал, пока самообла-дание не вернется к нему.
Бутылка на три четверти наполнилась густой кро-вью, чернеющей на глазах.
Джером спрятал ее за ре-мень, согревая стекло теплом своего живота, и от-правился в обратную дорогу.
– Ужин я пропустил, – думал мальчик. – Кто-нибудь из самых прожорливых сожрал мою свекольную котлету и будет мочиться завтра борщом… Обидно, если на ужин все-таки дали картофельное пюре с селедкой…' Джером взглянул на небо и увидел в нем луну – пол-ную и со щербинками по краям.
– Пожалуй, двенадцатый час уже, – прикинул маль-чик. – Весь интернат спит, и входные двери заперты. Придется лезть через окошко туалета. Оно не запирает-ся на ночь, проветривая помещение от хлорки и давая возможность припозднившимся попасть в свою кро-вать… Хочу быть министром иностранных дел у деся-тилетнего Базеля, коронованного на престол в прошлом месяце. Я мог бы ему многое рассказать про
