– А потом?!
– Потом они впятером ее хотели снасильничать, да спасибо Сергеичу, – кивнула она в сторону противотанкиста, – одного из них пристрелил. Остальные и поостыли.
– Как – пристрелил? – оторопел я.
– Из ружжа, – ответил Сергеич, – жаканом... двенадцатого калибра... Там, под сопкой, и закопали. А Лолита твоя поутру ушла...
– Куда?!
– В море ушла, парень, – ткнул Сергеич пальцем в стену, за которой слышался шум прибоя, – в море. Красиво ушла. Так красиво, что описать нет никакой возможности. Для этого писатель нужен. Бабаевский. Или Пушкин.
– Не, – мотнул головой один из мужиков, – лучше Бабаевский. У его Сталинская премия есть.
Вот и оборвался след Лолиты. Нужно добраться до города. Может, у Хаванагилы какой-нибудь другой появится. Так что поутру... Ах, падла, я же сюда по делам прибыл. По заявке трудящихся. А на заявки трудящихся... Да чтоб вы...
– Мужики, кто из вас заявку на предмет золота в область посылал?
– Лолита и посылала. Прежде как в море уйти. Ну и мы свою факсимилию поставили.
– С катером щебеночным посылала. До порта, а оттуда уже в область.
Скорее назад, в область. Там с Хаванагилой – теперь начальником геолого-разведочной экспедиции Сэмом Матрасовичем Хаванагилой – что-нибудь да решим...
– А когда этот катер опять в порт пойдет?
– Да послезавтра. Баржу поволочет.
– Ежели шторма не будет. Так что, парень, завтра ты там, чего она послала, на золотишко прочухай, а уж послезавтра...
– На быстром катере, к е...не матери, – пошутила жертва моей Лолиты.
Все расхохотались, а Лолита Никоновна добавила:
– Ежели шторма не будет.
И все расхохотались по второму разу. Да так громко, что японский череп проснулся и запел:
И вся кодла подхватила:
Череп опять заснул. Интересно, откуда этот шлепнутый в сорок пятом году из противотанкового ружья японец знает песню, которая будет написана через шестнадцать лет? Яснослышащий, наверное...
– А золотишка, мужики, у вас нет, – вернул я себя и остальных в реал, – по всем геологическим законам быть не может.
– Хеть, – хетьнул до сего времени молчавший неопределенный мужик, – по законам... Да кто у нас в России по законам живет...
– Так это люди... А золото...
– Что – золото? Золото что, не человек?! Форменно!
«Так, – подумал я, – заехали...» И тут неопределенный мужик, прихлопнув на лбу затаившегося с лета комара, повел рассказ о живости золота, превратностях судьбы и таинственной победе государственного плана над здравым смыслом.
– Значит, так. Дело было в пятьдесят пятом. В кабаках московских мы сидели. Сначала в кишке в Столешниковом, потом в «Ласточке» в Сокольниках, потом в пивняке на Селезневке, а потом... А потом пенезы кончились. А нам еще... Форменно...
Присутствующие с понятием кивнули.
– Так вот, фюрер Лавренов в пивняк попал, поставил... Форменно поставил. И когда порядком закосели, на Саяны нас завербовал. Шурфы на золото бить. Приезжаем на Саяны – ой, б...дь, мужики... края далекие, гольцы высокие и тропки, верите, где гибнут рысаки... Глушь страшная! Без вин, без курева, житья, б...дь, культурного... Жуткое дело... Мы Лавренову: «За что забрал, начальник, отпусти...» А он нам: «В рот вам сто х...ев а не “отпусти”!»
– Каждому по сто? – ужаснулась молоденькая Лолита.
– Нет, всем, – ответил неопределенный мужик, несколько удивленный интересом именно к этой, идиоматической стороне истории.
– А сколько вас было? – уточнила Лолита.
– Тридцать пять голов, – безропотно ответил мужик. – Нет, тридцать шесть, Точно, тридцать шесть, форменно.
– Ну, это еще ничего, – успокоилась Лолита. – Вот на Шикотане в пятьдесят девятом я...
– Стоп, – прервал ее японоборец, – геологу не интересно, как ты погранотряд обслужила.
– Вам правда не интересно? – игриво скосила на меня глаза и рот Лолита.
– Молчи, девка, молодой человек сюда за золотом приехал, а не за похабством. Да и любовь у него к Лолите.
– А мы кто? – хором спросили остальные Лолиты.
– Подруги вы наши боевые. Походно-полевые... Вот у нас под Липском в сорок четвертом... Цельная рота...
– Так как насчет золота? – прервал я трогательные воспоминания кто кого, как и сколько.
И неопределенный мужик продолжил:
– И, значит, Лавренов, начальник наш, опытный волк, говорит: «Вот что, уголовщина, золота здесь нет и по всем геологическим признакам быть не должно. Но заработать я вам дам, потому как план мне по шурфам дан, а золото – оно от Бога. Копай, бандюги». Так и сказал. Душевный был человек. Форменно... Соломоном Марковичем звали.
– Еврей? – спросил до сей минуты молчавший полуголый мужик с татуированным анфас Сталиным на левой груди и Сталиным в профиль – на правой.
– Еврей, – подтвердил рассказчик.
– Вот жалко, – прошептал сталинец и заплакал.
– Так вот, – продолжил рассказчик, – роем. Упираемся как карлы. Делать-то больше нечего. Без вин, без курева, житья, б...дь, культурного... До шести кусков в месяц брали. Старыми, конечно, дохрущевскими. Мы довольны, Соломон Маркович доволен. О плане я уж и не говорю. По сто тридцать процентов гнали. Форменно!.. И тут десятиклассник один, подлюга, на сезон к нам нанялся, в семьдесят четвертом шурфе золото находит. Мы совещаемся, соображаем, прикидываем. Соломона Марковича выписали. Обрисовали картинку с предъявой вещественных доказательств в виде куска кварца с прожилками золота. Он задумался проникновенно так, печально так, что мы чуть не заплакали. Еврей, одно слово. И говорит душевно так, по- человечески: «Значит, так, уголовщина, дело такое. Золотишко мы нашли, нашим функциям кранты. Работа наша кончается. Заработок ваш горит, план по шурфам горит, а план – дело государственное. Думайте, бандюганы», – и рассказчик замолчал, прикрыв глаза.
– Да не томи ты, сука, – скрипнул зубами братан японского черепа, который тоже скрипнул зубами, требуя продолжения абсурдной с точки зрения рядового японского черепа истории.
Рассказчик открыл глаза и попросил:
– Налейте, налейте скорее вина, рассказывать больше нет мочи.
Ему быстренько налили. Одноглазый поднес ему стакан, а татуированный сунул в рот кусок соленой насмерть горбуши. Рассказчик отрефлексировал выпитое и закусанное и сказал:
– Золотишко, значит, мы обратно закопали, десятикласснику п...лей ввалили и еще два года на этом месте вкалывали. Форменно! Я сапоги хромовые купил, чемодан и в новенькой шляпе, костюме бостоновом, в синем английском пальто ровно в семь тридцать покинул столицу, Саяны то есть, даже не взглянув в окно. Форменно!
– А здесь-то ты как оказался? – спросил истребитель японских снайперов. – Ты вроде как с этой, – кивнул он на одну Лолит, – сюдое прибыл.
– Обычное дело, – вместо рассказчика ответила одна из Лолит. – Он, как на Ярославском с поезда сошел, сразу меня полюбил. Между седьмым и восьмым путями. Ну а потом в кабаках московских мы сидели.
