его сюда, и хватит с нее, и она стоит, счастливая и нетерпеливая, сделавшая все, что только можно было сделать не для Бовта для своего Элоуна, и вот теперь ждет, чтобы Бовт ушел первым.
Он кивнул и сразу же спохватился - здесь не прощаются. Тогда он сошел с площадки на поле и побрел туда, где у подножия снеговой пирамиды должна была проходить дорога. Ботинки скользили по мокрой, гниловатой траве, полые стебли хлюпали и стреляли коричневой жижей. Бовт вошел в туман. Временами то слева, то справа слышались звенящие голоса. Но Бовт шел прямо, все время прямо, потрясенный той малостью, в которую превратилось самое дорогое в его жизни - уменье неистово желать, желать наперекор всему, всем земным и неземным преградам и запретам, - шел по бурым низинам своего долгожданного Элоуна, без которого ему почему-то не было жизни на этом свете...
