жительствовал как человек как–то мнимо, призрачно. Православная же вера говорит, что Слово Божие так стало человеком, что свойственное нам восприяло не призрачно и мнимо, но истинно и выразительно, что свойственному людям Оно не подражало, как чужому, но совершало его, как свое, и вообще что ни делало Оно, то и было (на самом деле). Мы сами, когда говорим, мыслим, живем, существуем, то не подражаем людям, но есмы люди. Так, Петр и Иоанн — наименую наиначе их–были людьми не по подражанию, но действительно. Так и Павел не принимал на себя вид апостола или не представлял Павла, но был апостолом и Павлом действительно. Так и Бог Слово тем, что восприял и имел плоть, говорил, действовал, страдал по плоти, без всякого однако тления естества своего, соизволил показать и предъявить именно то, что Он не подражал совершенному человеку или представлял его, что Он не казался или представлялся истинным человеком, но был им действительно. Итак, как душа, соединенная с плотью, а не преложившаяся однако в плоть, не подражает человеку, но есть человек, а человек она не по видимости, но существенно: так и Бог Слово без всякого преложения себя через соединение, а не через слияние себя с человеком стал человеком не по подражанию, но действительно. Посему совершенно должно быть отринуто понятие о лице, как о подражании призрачном, по которому всегда иный есть тот, кто подражает, и иное то, чему подражают, по которому представляющий никогда не есть тот, кого он представляет. Не дай Бог верить, что Бог Слово восприял человека сим ложным образом, но — так, что, сохраняя сущность свою неизменною и воспринимая в Себя естество совершенного человека, Он самолично стал плотью, человеком, носителем облика человеческого, — не кажущимся, но истинным, не по подражанию, но существенно, не так наконец, чтобы преставал Он вместе с окончанием действия, но так, что он всегда должен пребыть по сущности.
XV. Итак, это единство лица во Христе сопряглось и совершилось отнюдь не после того, как Дева родила, но в самой утробе Девы. Ибо мы крайне должны заботиться, чтобы исповедывать не только то, что Христос один, но и то, что Он всегда один; потому что не должно быть терпимо то богохульство, по которому бы ты, согласившись признать, что ныне Он один, стал утверждать, что некогда Он был не один, но было два Христа, именно — один со времени крещения, а два во время рождения. Сего безмерного нечестия мы можем избежать тогда только, когда будем исповедывать, что человек соединен с Богом единством лица не с вознесения, или воскресения, или крещения, но уже в Матери, во утробе, в самом наконец зачатии девическом. По причине сего–то единства лица, без различия и без разбору, свойственное Богу усвояется человеку, а свойственное человеку приписывается Богу. Поэтому–то написано, по вдохновению Божию, как то, что Сын человеческий сошел с неба (Ин.3:13), так и то, что распят на земле Господь величества (1 Кор.2:8). Потому же самому, когда сталась плоть Господа, когда создалась плоть Господа, то ставшим называется самое Слово Божие (Ин.1:14), исполняющейся самая Премудрость Божия (Лк.2:40), созданным самый Разум (Притч.8:22), и говорится пророчески, что Его руки и ноги ископаны (Пс.21:17). По причине этого–то, говорю, единства лица, в сообразность той же тайне, состоялось и то, что совершенно по– православному верят и крайне нечестиво отвергают, что при рождении плоти Слова от непорочной Матери родился от Девы сам Бог Слово. А когда так; то не дай Бог, чтобы кто–нибудь покусился лишать святую Марию преимуществ божественной благодати и особенной славы. Ее, по исключительному некоему дару Господа и Бога нашего, а ее Сына, истиннейше и блаженнейше должно исповедывать Богородицей, но Богородицей не в том смысле, в каком предполагает одна нечестивая ересь, утверждающая, что Ее должно называть Матерью Божией по одному имени, потому то есть, что Она родила будто бы того человека, который после стал Богом, подобно тому, как называем мы матерями мать пресвитера или епископа, — не от того, что она рождает пресвитера или епископа, но от того, что она родила того человека, который после стал пресвитером или епископом. Не в этом, говорю, смысле святая Мария Богородица. Она — Богородица потому, что, как сказано выше, уже в освященной утробе Ее совершилось то святосвященное таинство, вследствие которого, по причине особенного и исключительного единства лица, как Слово во плоти есть плоть, так и человек в Боге есть Бог.
XVI. Но пора уже, для укрепления памяти, дабы то есть и повторенное уразуметь полнее и усвоенное удержать крепче, — пора уже вкратце сказанное выше об упомянутых ересях и о кафолической вере повторить еще короче и сжатее. Итак, анафема Фотину, который не принимает полноты Троицы и проповедует, что Христос есть только особенный человек. Анафема Аполлинарию, который допускает во Христе тленность преложившегося Божества и устраняет свойство совершенного человечества. Анафема Несторию, который отрицает рождение от Девы Бога, допускает двух Христов и, по изгнании веры в Троицу, вводит к нам четверицу. Напротив, кафолическая Церковь, которая чтит единого Бога в полноте Троицы, также равенство Троицы во едином Божестве, так что ни особенность сущности не смешивает свойства лиц, ни различие Троицы не разделяет также единства божества, блаженна. Блаженна, говорю, Церковь, которая верует, что во Христе две истинные и совершенные сущности, но лицо Христово одно, так что ни различие естеств не разделяет единства лица, ни единство лица не смешивает также различия сущностей. Блаженна, говорю, Церковь, которая, дабы показать, что Христос всегда есть и был один, исповедует, что человек соединился с Богом не по рождении, но уже в самой утробе матери. Блаженна, говорю, Церковь, которая признает, что Бог стал человеком не чрез преложение естества, но как лицо, а лицо не призрачное и преходящее, но существенное и пребывающее. Блаженна, говорю, Церковь, которая проповедует, что это единство лица имеет такую силу, что вследствие его она чудно и неизреченно, непостижимо приписывает и божеское человеку и человеческое Богу; ибо вследствие его она как не отвергает, что человек сошел с неба по божеству, так и верует, что Бог стал (Ин.1:14) на земле, пострадал и распят по человечеству; вследствие его, наконец, исповедует она и человека Сыном Божьим и Бога сыном Девы. Итак, блаженно и досточтимо, благословенно и святосвященно и совершенно достойно того, чтобы быть сравнену с превышним хвалением ангельским, то исповедание, которое славит единого Господа Бога в троичной святыне; ибо оно потому наипаче проповедует единство Христа, чтобы не престало таинство Троицы. Пусть сказано это в виде отступления. В другое время, если соизволит Бог, раскроем и изъясним это пространнее. Теперь возвратимся к цели.
XVII. Выше мы говорили, что в Церкви Божией заблуждение учителя бывало искушением народа, и притом тем большим, чем ученее был заблуждавший. Сему поучали мы, во–первых, авторитетом Писания, во–вторых, примерами церковными, то есть припоминанием о тех, кои, державшись некогда здравой веры, напоследок или уклонились в чуждую секту, или сами основали свою ересь. Предмет этот весьма важен, заслуживает изучения и стоит нового рассмотрения. Наш долг хорошенько изъяснить и утвердить его посредством многих примеров, дабы все истинно православные знали, что их обязанность — вслед за церковью принимать ее учителей, а не вслед за учителями покидать веру церкви. Впрочем, хотя мы и в состоянии указать много таких лиц, которые бывали для народа искушением означенного рода, однако думаем, что в искушении этом едва ли кто–то может сравниться с Оригеном. В этом человеке весьма много было столь провосходного, особенного, удивительного, что всякий легко решился бы основываться на его вере во всем, что бы ни утверждал. Ибо, если авторитет доставляется жизнью; то Ориген был весьма трудолюбив, целомудрен, снослив, терпелив. Если он сообщается происхождением или воспитанием; то кто знаменитее того, кто, во–первых, родился в таком доме, который прославился мученичеством, и кто, во– вторых, лишен был за Христа не только отца, но и всего имения, столько преуспел среди крайностей святой бедности, что за славу «Исповедания Господня» [ [25]] часто, говорят, подвергался оскорблениям? Но в нем было не это одно, что впоследствии все имело послужить в искушение. Он обладал таким сильным, глубоким, острым, превосходным умом, что всех почти далеко превосходил. Он был так богато учен и всячески образован, что немного останется в любомудрии божественном, едва ли что есть, может быть, в любомудрии человеческом, чего не знал бы он в совершенстве: он не только вполне владел греческими знаниями, но и европейские изучил как следует. А что сказано о красноречии того, кто говорил так приятно, так чисто, так сладостно, что из уст его текли, по моему мнению, не слова, а какие–то меды? Чего темного для уразумения не сделал он ясным своими истолкованиями? Чего трудного для совершения не сделал он таким, чтобы представлялось весьма легким? Подумают, что он связал мысли свои и положения только сплетением доводов? Напротив, никогда не было такого учителя, который бы употреблял столько доказательств из Божественного Закона, сколько он. Быть может, он немного написал? Больше его не написал никто из смертных, так что мне представляется невозможным не только прочитать, но даже приобрести все сочинения его; а чтобы не доставало у него ни одного из средств к знанию, он преисполнен был избытком лет [ [26]]. Может быть, он не слишком богат был учениками? Был ли когда–нибудь кто столько богат ими, как он? Из лона его вышло бесчисленное множество учителей, такое же множество священников, исповедников и мучеников. А кто может описать,
