игра Капабланки была определенно выше моей.
В начале матча я играл осторожно, так как я сознавал, что мне еще нужно обрести свою прежнюю форму. В течение шести лет я не участвовал ни в одном серьезном состязании; те немногие партии, которые и играл во время войны, носили печать этого ужасного времени. Лишь позже, приблизительно во второй половине матча, я вновь вошел, в колею; я начинал партию хорошо, но не проявлял ни выдержки, ни ясного понимания логики построения.
Правда, я имею оправдание в самом существе шахмат. Современное развитие шахматной игры не благоприятствует вольному полету фантазии; оно не вознаграждает, а разочаровывает, так как, в конце концов, работа фантазии становится бесцельной. Разумеется, можно играть лучше противника, но этого еще недостаточно для выигрыша. Логический исход партии часто бывает ничейным, несмотря на то, что один из противников явно переиграл другого. Достигнутое в игре преимущество часто слишком ничтожно и тонко и, брошенное на оценочную шкалу игры, просеивается, словно мелкий песок сквозь грубое решето. Незначительное преимущество недостаточно для устранения возможности пата, и в результате, становится трудным сделать партию хотя бы немного интересной.
Причина зла не в какой-либо слабости современных маэстро - скорее, напротив, в их силе, - и не в правилах старинных шахмат, но в радикальной реформе, внесенной в игру XVI столетием. Благодаря введению рокировки, атаки на короля стали крайне затруднительными; таким образом, из шахматной комбинации исчезает важный, пожалуй, даже наиболее характерный момент. Далее, не следовало приравнивать попросту к ничьей такие старинные разновидности выигрыша, как пат и обнаженный король. Если желают правильно оценивать, необходимо создать шкалу, знающую различные степени оценки. Употребляемая в настоящее время оценка тремя способами - выигрыш, ничья и проигрыш, слишком ограничена. Ибо шкала природы имеет неизмеримое количество оценок, natura non facit altus (природа не делает скачков), и мы должны стараться брать природу за образец.
Швейцарские шахматисты предлагали для устранения механичности шахматной игры сделать ныне строго единообразное начальное положение эластичным. Это предложение, на мой взгляд, не уничтожает зла в корне. Через сравнительно недолгий срок шахматисты создадут теорию, которая сможет быть удобно применена, и нынешнее зло, именно то, что скудная шкала современной игры ограничивает поле действия, - вновь парализует фантазию.
Реформа игры, родиной которой была Италия, в конце концов, послужила на пользу не творчеству гения, а только посредственности, блещущей памятью. Изменение предложенное швейцарцами, лишь на короток кое время отделило бы гения от посредственности; затем память снова одержит верх, а гениальность останется бесплодной, благодаря скудности оценочной шкалы. Начальное положение может быть изменено, может остаться как есть - это не имеет значения, важно, чтобы была уничтожена рокировка и расширена шкала оценки, Можно подойти к этому способом, опубликованным мною четыре года тому назад в венгерском шахматном журнале (Skak Vilag): мат дает 10 очков, пат - 8, обнаженный король - 6, ничья - 5, получить 'обнаженного короля - 4, получить пат - 2, получить мат - 0.
Подобная шкала ни в каком отношении не обеднит игру, а во многих отношениях внесет в нее разнообразие. Кто при нынешних правилах стремится к пату, будет добиваться его и при новых, ибо пат и, теперь все-таки лучше мата. Таким образом, комбинации, применяемые сейчас, не исключены, напротив, появятся новые, во-первых, комбинации, в которых тонкой игрой можно добиться пата или воспрепятствовать ему, во вторых, комбинации, в которых делают или, наоборот, получают обнаженного короля. И так как уничтожается, как сказано, рокировка, то короли будут находиться в центре, атака на короля и защита его приобретут несравненно более высокое значение и дадут больше возможностей, чем до сего времени.
Я, конечно, не предполагаю, чтобы большинство молодых маэстро немедленно одобрили это предложение. Я рад, что и для них пришло время. Тем не менее, и они когда-нибудь почувствуют препятствие в скудности оценочной шкалы, знающей только мат и ничью, которые уже не в силах вознаградить тонкие небольшие преимущества и тем обесценивают работу фантазии.
Я радуюсь появлению новых сил на горизонте шахматного мира Я вспоминаю из дней моей молодости, что стареющие маэстро часто имеют тенденцию закрывать дорогу молодым силам и тем препятствуют прогрессу игры. Я не желаю принадлежать к тем, кто заслоняет путь молодежи; руководствуясь этим чувством, я уже в Гаванне выразил мое намерение отказаться от права на матч-реванш и освободить путь высоко ценимому мною Рубинштейну.
Я не собираюсь, разумеется, тем самым отказаться от шахматной деятельности. Пусть я не цезарь, но я и не побежден, и думаю, что смогу еще быть чем-нибудь полезен. Я хочу еще послужить жизни, науке и шахматам. Но я хочу предварительно со стороны присмотреться к игре. Я имел достаточно возможности, пусть теперь молодежь воспользуется ею. Среди нее мы видим Рубинштейна, Алехина, Боголюбова, Тартаковера, Бернштейна, Видмара, Шпильмана, Рети - может быть даже совсем юного Эйве,-среди них Дурас и Костич, и еще несколько молодых маэстро, все они имеют школу. А кто обладает школой, тот имеет право быть выслушанным. Молодые маэстро, надеюсь, добьются объединения шахматного мира в деятельную организацию. Теперь же она имеет печальный вид.
Прежде, чем я отправился в Гаванну, я путем долгих переговоров с Капабланкой условился, что партии матча останутся нашей собственностью. Это условие было письменно зафиксировано и включено в соглашение. Но оно не было соблюдено.
Из Нью-Йорка прибыл г. Гартвиг Кассель, который тотчас же нарушил свое обещание охранять право собственности на партии; и так он телеграфно сообщал их 'Associated Press' и 'United Press', которые затем передавали партии в Аргентину и Европу, то и соглашения с печатью потеряли всякую ценность, и маэстро были ограблены в своих правах. Правда, г. Касселю запретили вход в залы, но дело им было сделано.
Итак, г. Кассель, вам обязаны мы тем, что 'United Press' и 'Associated Press' в продолжение двух месяцев эксплоатировали имена и творчество двух маэстро, несмотря на их ясно выраженную волю, и не уплатив за это никакого гонорара. Что для вас значит нарушить слово, когда можно сделать выгодное дело! Печать, в общем держалась с достоинством и услужливо. Судьи и критики облечены высокими правами и несут высокую ответственность. Г. г. Гельмс, Берн, Шельфгаут, Мизес, Тарраш - руководители шахматной прессы в Соединенных Штатах, Англии, Голландии и Германии, стремились дать серьезную, обоснованную оценку. Хорошая шахматная критика требует, наряду с стремлением к объективности, также любви к шахматам и понимания мастерской игры; именно потому указанные литераторы выделяются среди прочих коллег их по перу. Г. Касселю шахматная игра безразлична. В Нью-Йорке он заменил величайшего шахматного писателя всех времен, Вильгельма Стейница, - американские газеты, по скверному совету, оставили великого маэстро без куска хлеба, предпочтя ему ловко навязавшегося невежду. От Стейница до Касселя, - какое падение!
Шахматисты Гаванны всеми лойяльными средствами старались охранить мои права, облегчить мою работу и сделать мне пребывание там приятным. Я сохраняю дружеские воспоминания о г. Рафаэле Пазос, моем услужливом секунданте, с уважением вспоминаю беспристрастие супер-арбитра г. Понсе; и я с большим удовольствием вновь увидал моего коллегу, маэстро Стерлинга, с которым я в 1900 году познакомился в Париже. Приношу свою благодарность г. Труффин за хлопоты, которые я ему причинил и которые он любезно принял на себя; с удовольствием также вспоминаю часы, проведенные в шахматном клубе в кругу студенческой молодежи.
Но апрельский климат Гаванны был далеко не столь лойялен. По окончании 14-й партии я дал себя тщательно исследовать известному гаваннскому врачу-психиатру, д-ру Анциано. И он, как и домашний врач моего друга, настойчиво рекомендовал мне отдых. Затем начались переговоры по поводу формы моего отказа от продолжения матча, которыми беспристрастно руководил г. Понсе. Они носили оживленный характер, но все-таки привели к соглашению. Я послал письменный отказ, при чем никакого основания не указывал. С лихорадочной поспешностью я приобрел билеты на пароход, отплывавший в Испанию - по совету д-ра Анциано мне не следовало тотчас же ехать в Северную Европу - и через пару дней мы отправились в море.
