потребуется провести некоторую работу исследовательского характера. А пока, не откладывая дела в долгий ящик, займемся ликвидацией Ничирена. Пошли туда Стэллингса. Он любит бывать среди этих недомерков. - Беридиен взобрался на смотровой стол. - Сейчас начнутся пытки, черт бы их побрал!
- А я думал, - сказал Донован, заметив в дверях врача, - что ты привык к ним. Сам ведь издал приказ, согласно которому руководитель Куорри обязан раз в неделю проходить медосмотр в присутствии одного из старших офицеров.
Врач, очень миловидная сорокалетняя женщина, к которой Донован был весьма неравнодушен, продела руки Беридиена в рукава больничного халата. У нее было красивое славянское лицо с высокими скулами, пышные груди и отличные, длинные ноги. Донован был бы не прочь полежать между этих ног. Она приветствовала Беридиена и Донована профессиональной улыбкой, давая понять им, что для нее они не более чем обычные пациенты. Раз в месяц она и Донована прощупывала и простукивала - с день, обведенный в его календаре кружком.
- Пожалуй, - сказал Беридиен, - в следующий раз я пошлю на медосмотр вместо себя своего заместителя Вундермана.
Врач смерила его строгим взглядом, как расшалившегося подростка. Беридиен засмеялся, как будто получил очко в свою пользу.
Остался гореть только один фонарь. В его янтарном свете овал лица Комото казался твердым как камень.
- Мэрок-сан.
Уважительная добавка к имени указывала на изменение отношения, и для японца это весьма знаменательно. Он вынырнул из темноты, окутывавшей дальний конец лужайки, как рыба, поднявшаяся в верхние слои воды из пучины.
Сначала Джейк почувствовал его приближение, затем увидел медвежьи очертания фигуры. Свет упал на свободную рубаху и хакаму. Только потом, когда он остановился перед Джейком, черты его лица возникли из ночи.
Лицо его было закупоренным, если воспользоваться японским идиоматическим выражением, которое Джейк вспомнил, глядя на него. Хара - его внутренняя сила - ощущалась в нем буквально осязаемо. Все прочее было излишне.
Он протянул руки. На ладонях лежала стрела, выпущенная Джейком.
- Я полагаю, она твоя.
Как во сне, Джейк взял стрелу из рук оябуна. Он уже довольно давно не полностью осознавал совершаемые им действия. И только теперь до него начало доходить, что он все-таки преуспел в том, ради чего все это затеял.
Эта стрела была частью личного оружия самурая - именно этого самурая. В полном смысле слова она была частью наследия его предков. И конечно же, просто так ее не отдают, только как признание исключительных достоинств другого человека. Джейк вспомнил, что в феодальные времена сэнсеи определенного вида боевого искусства, встречаясь впервые, обменивались дарами из своего личного боевого арсенала, чтобы скрепить свой союз, заключаемый их даймио, то есть их господами.
Джейк поклонился.
- Домо аригато. Комото-сан.
Он заметил, что рядом с ними уже нет Тоси. Они с Микио Комото были одни. Черные кроны деревьев смыкались у них над головой. Вместе с сидящими на них присмиревшими птицами и стрекочущими цикадами черные ветви раскачивались в ночном бризе, придавая саду движение, будто это был не сад, а залитое лунным светом безбрежное море.
- Пора бы и выпить, - сказал оябун. Они выпили виски 'Сунтори'. Сидя на татами перед низким самшитовым столиком, они беседовали о разных материях, как будто всю жизнь были задушевными друзьями. Трудно было бы поверить, что всего час назад они были врагами.
- Кеи Кизан, соединился с предками, - сказал Комото. - Он был агрессивными задиристым, но, без сомнения, самым славным представителем своего клана.
- Он причинял вам неприятности.
- Я думаю, - рассудительно сказал Комото, - что было бы правильнее говорить, что не он, а его дружок Ничирен причинял нам неприятности. Тосима-ку стала яблоком раздора между моим кланом и кланом Кизана из-за Ничирена.
- Как это случилось? - спросил Джейк, наливая им обоим еще виски. - Что такого ценного в Тосима-ку, чтобы ради него проливать кровь?
- Ничего, если не считать, что эта территория исконно принадлежала клану Комото.
- Тогда я сомневаюсь, что Ничирен имеет какое-либо отношение к этим спорам. У него не было никаких причин, чтобы ссорить вас с Кизаном, и целый букет причин, чтобы поддерживать мир в квартале, который он избрал своим домом.
- Это не так, - возразил Комото. - Мы располагаем информацией, что Ничирен является глубоко законспирированным агентом КГБ.
Джейк удивленно взглянул на него. Он изо всех сил старался унять стук внезапно забившегося сердца.
- По моим сведениям он - террорист-одиночка, - сказал Джейк.
- В таком случае, ты немного отстал от событий.
Джейк задумался. Наконец спросил:
- Как давно Советы направляют его руку?
Комото пожал плечами.
- Я покажу тебе его досье. Года три-четыре. В этом вопросе у нас нет абсолютно точных данных. Но мы наверняка знаем, кто его хозяин. Даниэла Воркута.
Внешняя разведка! - подумал Джейк. - О, Будда! Не удивительно, что они сшивались у Меча. Мелькнула мысль, почему эта информация прошла мимо Куорри?
Оябун заглянул Джейку в лицо.
- Скажу одно: либо ты уже здорово пьян, либо моя информация тебя очень удивила.
- Если бы я был попьянее, - ответил Джейк, - я бы, к счастью для меня, не понял, что ты мне сообщил.
Микио Комото засмеялся.
- Это все варварский виски! - воскликнул он. - Сейчас мы переходим к настоящему питию. Тоси-сан! Принеси-ка нам сакэ!
Ничирен отмечал день смерти, мейничи. Одетый в кимоно цвета морской волны с белым орнаментом в виде двойного колеса, он с торжественной медлительностью подымался по извивающейся тропинке вверх по крутому склону. Мимо сосен и кедров, чьи вершины, как Фудзияма, терялись в сером тумане. Он пришел сюда пешком от маленькой железнодорожной станции с черепичной крышей на северо-западной окраине Токио. За его спиной огромный метрополис тонул в серо-бурой мгле, казавшейся безжизненной по сравнению с полупрозрачной дымкой, окутывавшей ветви над его головой.
Кое-где мальчики в монашеских одеяниях подметали пыль столетий вениками, связанными из веток бамбука. Это их первое послушание в храме: учиться смирению. Только этим путем можно придти к ощущению своего единства с миром природы.
Не доходя до малиновых с черным храмовых сооружений на вершине холма, он свернул влево. Здесь тропа заканчивалась у каменных ворот, за которыми было кладбище.
Хотя было раннее утро, повсюду можно было видеть сквозь туманную дымку фигуры людей, склонившихся в молитве перед каменными плитами, отмечающими место успокоения их предков. Распевные звуки молитв подымались к небу сквозь туман, пока еще непроницаемый для лучей солнца.
Он позволил святым словам наполнить его душу, идя по узкой тропинке к знакомой каменной плите. Приблизившись, он опустился на колени и воткнул у камня сандаловые палочки, которые принес с собой из города. С молитвой на устах он зажег их одну за другой, и скоро их благовонный дымок смешался с утренним туманом.
Низко склонив голову, он унесся мыслями к матери. Камень хранил две строчки иероглифов, но Ничирену не было нужды и смотреть на них: знаки эти навечно врезались в его сердце.
Слово мейничи, 'день смерти', состоит из двух иероглифов, означающих такие понятия, как 'жизнь' и
