менять обличья, да еще с такой поразительной точностью, что даже Рум порой диву давался. Но почему так вышло? Что случилось после того, как меня выбросили на улицу? Какой сбой в проклятом амулете, что я только через двенадцать лет смогла узнать, ЧТО я за чудовище? Поломка? Брак? Незаметный удар? Если принять это за рабочую гипотезу, то получается, что Рум, как бы ни отпирался и не отмалчивался, просто был поврежден во время привязки к моему незрелому разуму и хрупкому тельцу. Получается, он многое утратил из тех знаний, какими когда-то владел. В том числе, и о своем истинном предназначении. Ведь духи… они очень не хотят возвращаться в наш мир по своей воле. Потому-то так сложно заарканить их и заставить служить. А то, что случилось со мной, заставляло думать, что Рум почему-то… вдруг пожелал этого. САМ согласился на подобную каторгу, иначе его не смогли бы связать с моей душой никакими расчудесными заклятиями и, разумеется, не дали бы свободы, позволив не тухнуть в специально созданном вместилище, как всегда бывало, а спокойно летать повсюду в виде призрачного облачка и даже по собственному усмотрению возвращаться в Мир Теней. Конечно, ненадолго, но все же…
Правда, мне он о своем мире никогда не рассказывал. И о прошлой жизни тоже. Или сам не помнил, или же она была не очень… хорошей.
Кстати, мой маленький шпион до сих пор так и не объявился, хотя я упорно звала его каждый вечер, едва солнце скрывалось за горизонтом, а на тракт опускалась непроглядная темнота. Шептала ему в тишине, настойчиво звала, просила вернуться, зная, что для духа мой голос послужит хорошим ориентиром. Иногда даже казалось, что временами он меня все-таки слышит, потому что пару раз я тоже что-то чувствовала в ответ — так, будто и он пытался пробиться сквозь завесу своего загадочного мира, но по какой-то неясной причине у нас ничего не получалось. Он не приходил, как раньше, не говорил со мной во снах, не светился возмущенным облачком, распиная за опасное промедление в сокровищнице… и я тоже беспокоилась: ворчливый дух был мне дорог. Если бы удалось точно выяснить, что с ним все в порядке, я бы не расстроилась. Оставила бы в покое. В конце концов, и сама уже давно предлагала провести нехитрый ритуал и отпустить его восвояси. Но его все не было; ни весточки, ни знака, и я не знала, что думать.
Кстати, от несложного ритуала упокаивания он наотрез отказался. А потом, словно боясь, что я буду настаивать, весомо добавил, что это, мол, все равно не поможет, и он станет свободным лишь тогда, когда умру я. На что я, будучи в хорошем настроении, в шутку предложила быстрый способ избавления от моего присутствия путем скидывания с ближайшей крыши или «случайно» организованной встречи с городской стражей, что было ему вполне по силам. Но, против ожиданий, не услышала язвительного предложения попробовать хоть сейчас, а совершенно неожиданно нарвалась на какое-то жутковатое, поистине ледяное молчание, смешанное с нешуточной обидой и стремительно разгорающейся яростью. Перепугалась, конечно, потому что никогда не думала, что мой старый друг способен на такие бурные эмоции, а потом еще с месяц подлизывалась, тщетно вымаливая прощение.
В общем, такой вот у меня интересный компаньон.
Я машинально коснулась спрятанной жемчужины и, кинув быстрый взгляд на стену деревьев, за которыми нашла недолгий приют, снова вздохнула. Где ты, мой верный помощник? Не пострадал ли? Не ранен? От оберона всего можно ожидать. Даже того, что он вдруг смог сотворить с тобой что-то плохое. Не из-за него ли ты так долго молчишь? Не потому ли так долго не приходишь?
— Где же ты, Рум? — в который раз шепнула я и, обхватив руками колени, уставилась на догорающий костер.
Может, кто-то скажет, что ночной лес — не лучшее место для одинокой, уставшей от долгой дороги девушки. Может, посчитает его опасным для беззащитной путницы, слишком рискованным и неоправданно пустынным, ведь кто знает, на что можно наткнуться глухой ночью, вдалеке от жилья и спасительных каменных стен? Дикие звери, холодный ветер, неприкаянные призраки, разбойники, которых еще не всех повывели вдоль оживленного тракта… говорят, в южных странах еще процветает рабство, а тамошние султаны никогда не отказываются от новых наложниц. В северных землях обитает немало племен, с удовольствием попробовавших бы мою нежную тушку на вкус. По тем же самым дорогам до сих пор бродят неузнанные оборотни. Встречаются двуличные дельцы, не упускающие случая воспользоваться чужой слабостью… так что не думаю, что сильно прогадала в своем стремлении идти вдали от большинства караванов. К тому же, я — одиночка по натуре, не люблю шумных посиделок у вечернего костра, не терплю громкого смеха веселящихся и изрядно подвыпивших попутчиков. Не люблю запах дыма из чадящих труб и еще больше не люблю запах табака, к которому за последние годы пристрастились многие из моих недолгих знакомых. Да и, признаться, моя неприязнь к навязчивой компании была взаимной: люди редко соблаговоляли пригласить меня на свои посиделки. Чувствовали, что ли, что я от них отличаюсь? Не знаю. В глаза долго смотреть точно не решались — отворачивались, отводили взгляды, неловко бормотали какую-то глупость и быстро отходили, если мне доводилось на кого-то внимательно глянуть. Даже охочие до развлечений посетители многочисленных таверн, надумавших провести славную ночь в моей теплой компании.
В темноте было еще терпимо, потому что густые тени неплохо скрадывали тревожное впечатление, а вот днем мне приходилось быть очень осторожной, чтобы никого не напугать. Нет, я не хочу сказать, что зрелище совсем уж жуткое. Точнее, не так: конечно, оно было жутким, но в основном только в полнолуние — не зря даже оберона когда-то пробрало. А в остальное время люди просто инстинктивно чуяли угрозу от моих непроницаемо черных глаз, которые, хоть и похожи на человеческие, но все же мне никогда не удавалось их полностью скрыть ни за какой маской. И если кто-то рисковал туда смотреть дольше минуты, быстро подмечал неестественный блеск темных радужек, их нескончаемую глубину, как у бездонного черного озера, и плавно меняющий цвет зрачок, от которого порой и меня бросало в дрожь. Так что ни о каких попутчиках лучше не думать, как, впрочем, и о кавалерах, и даже просто друзьях. В мои глаза только Рум не боялся заглядывать, да и то потому, что ему все тревоги этого мира были ему глубоко по… гм, по барабану. Что же касается разных недоброжелателей или того, что я выгляжу беззащитной…
Я мельком покосилась на свои ногти. О да, страстного любителя женского общества будет ждать ОЧЕНЬ неприятный сюрприз, если он вздумает делать скромной девушке неприличные предложения. Полагаю, не надо напоминать, что мои коготки легко прошивают каменную стену в полкирпича и без труда режут стальные доспехи. Силой меня Двуединый тоже не обидел, так что беззащитной я себя не считала. Против тяжеловооруженного рыцаря, конечно, не выстою, но от всякой швали вполне отобьюсь. Или сбегу, что тоже — неплохой вариант. Все-таки я — воровка, а не хладнокровный убийца, и на моем счету нет кучи трупов, которые позволили бы мне чувствовать себя достаточно уверенной с оружием наперевес. В конце концов, благородная профессия вора не любит лишних жмуриков, и настоящим профи считается не тот, кто с боем прорывается сквозь охрану «клиента», а тот, кто умеет незаметно прийти, тихо сделать свое дело и так же незаметно уйти, не потревожив ни собак, ни магов, ни охранных заклятий.
На этой мысли я с досадой поджала губы и с сожалением признала, что о рыжей Ведьме теперь придется надолго забыть. Как придется выбросить из головы крамольные мыслишки о быстром обогащении, чужих сундуках и дорогих безделушках, которые, надо признать, неплохо умели поднимать настроение и скрашивать унылые будни. Но я больше не имела права привлекать ничье внимание и не могла ни задерживаться подолгу на одном месте, ни шарить темными ночами по плохо охраняемым тайникам, ни настораживать своей внешностью. Вообще ничего.
Кстати, о внешности… сейчас у меня было обычное, незаметное лицо с мелкими и незапоминающимися чертами. Маленький аккуратный носик, тонкие губы, лишенные манящей чувственности и зазывного блеска. Острый подбородок. Абсолютно черные волосы, которые я в кои-то веки решила отрастить так, как им всегда хотелось — до середины спины, и благоразумно заплела в толстую косу, чтобы не мешались. Еще появилась густая челка, намеренно падающая на глаза и скрывающая их неестественную форму. Смуглая кожа, тонкие пальцы и своя собственная, привычная во всех смыслах фигура среднего роста, с узкими плечами и довольно стройными бедрами. Почти ничем не отличающаяся от большинства девушек моего возраста и сложения.
Конечно, наилучшим вариантом было бы перекинуться в нечто, совсем уж на меня не похожее. Например, в неоформившегося подростка с глупыми восторженными глазами и румяными щечками, в старую матрону с больными ногами или, еще чего похлеще — полностью сменить пол. Но, во-первых, всякий прыщавый недоросль, в одиночестве бредущий по пустому тракту, автоматически будет вызвать подозрения (читай: воришка, попрошайка или сбежавший малолетний дурак, которых не только нигде не любили, но и пнуть не забывали, просто проходя мимо). Во-вторых, противной бабкой я уже не раз была, когда заходила в
